Полководец

— Весь Истинный мир знает Морана как тролля из высших, как великого Мастера, который наводнил города и веси опаснейшими предметами. А почему? Да потому, что Моран… Что, еще не догадались? Как же вы все слепы! — кричал и смеялся Церангевин. — Обманулись все, даже Мастера. Даже они поверили в то, что Джурич Моран делал дурное. А Моран не творил ничего дурного! Он вообще о таких вещах не задумывается. Он же весь в своем творчестве, в своих фантазиях… Глупец! Слепец! Высокомерная дрянь! Он посмеялся надо мной, когда я просился к нему в ученики, а ведь я был самым талантливым из всех людей, которые когда-либо приходили в Калимегдан и стучали в ворота белой крепости. Меня приняли другие учителя… Более дальновидные. И я стал лучшим. В определенном смысле я даже лучше, чем Моран. Моран бродил по свету, знакомился с людьми, разговаривал с троллями и эльфами, он вечно встревал в разные приключения. Ну еще бы! У него полно времени, он почти бессмертен. Он мог транжирить свою жизнь на бессмысленные подвиги. Он болтал с ничтожными созданиями, он даже, говорят, принимал участие в войнах и распрях. Удивляюсь, как он не женился! Впрочем, завести подругу он все-таки успел… Его распирало ощущение собственной мощи. Он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, разрешая чужие затруднения одним мановением творческой воли. И ни разу, слышите — ни разу! — этот недальновидный глупец не оглянулся через плечо, чтобы увидеть, что же происходит на самом деле.

— А что происходило на самом деле? — тихо спросил кхачковяр.

Церангевина, впрочем, можно было не подталкивать. Ему и самому хотелось высказаться.

— За плечом Морана в любой момент можно было увидеть меня. Это я шел за ним по пятам. К чему бы он ни прикасался, я был вторым, кто брал это в руки. Я вносил в его работу некоторые усовершенствования. Я почти не таился. Мастера вообще доверчивы, а Моран — самый простодушный из всех. Он сделал платье, способное изменять к лучшему облик того, кто наденет этот наряд. Хорошо же! Я добавил пару узоров, и вот уже платье — точнее, перешитый из него плащ, — вызывает к жизни все черное и злобное, что только может таиться в душе тщеславного человека. Моран делает деревянную ногу для скорохода, чтобы тот мог перемещаться по миру; но это я — и никто иной, — слышите, я! — проложил под нашим миром тоннели безнадежной, бесконечной войны. Сколько бед наделал злополучный Кохаги со своей деревянной ногой! И все опять обвинили в этом Морана…

Церангевин засмеялся.

— Есть еще парочка артефактов. До одного я успел добраться. Это некий лист бумаги. Если его разорвать, то в прореху можно кое-что увидеть…

— А второй артефакт? — спросил кхачковяр.

— Вы внимательно слушаете, — хмыкнул Церангевин. — Другой артефакт — это дочь Морана. Помните, я упоминал о том, что у Морана была подруга? Разумеется, я установил слежку за ней. Я не сомневался в том, что рано или поздно дочь Морана отыщет свою настоящую мать. И когда это произошло…

— Вы подослали к ней своих людей? — перебил кхачковяр. — Я правильно вас понял?

— Вы быстро учитесь, — похвалил Церангевин.

Кхачковяр хмыкнул довольно зловеще.

— Голубчик, я давно уже выучился и теперь вполне готов обучать других… Просто я хороший военачальник и недурной правитель. У вас, правда, не будет возможности в этом убедиться, но поверьте уж мне на слово. Я умею думать как мой противник. А если бы я был Церангевином, уж я бы, разумеется, выкрал дочь Морана и постарался исказить ее природу как можно более отвратительным образом. Такое существо может превратиться в настоящего демона.

— Черная дыра, — поправил Церангевин. — Простите уж, что все-таки претендую на место учителя, но думать как я вы еще не в состоянии. Мне требовался новый мир. Совершенно новый. Мир, где бессмертие смертных не выглядело бы уродством. Я многого достиг в своих исследованиях… Для окончательного успеха мне требовалась черная дыра. Нечто, способное полностью уничтожить старое и расчистить место для возникновения нового. И этим могла бы стать дочь Морана. Впрочем, почему я говорю — «могла бы»? Ничто еще не потеряно. Ваши варвары пока что не все уничтожили из моего оборудования, да и многие формулы никуда не исчезли. Нужно только поработать — может, с недельку, и все будет восстановлено. Вы согласны сотрудничать?

Церангевин тяжело перевел дыхание. Самообладание вдруг оставило его, на лбу выступили капли пота. Он облизал губы.

— Вы согласны? — повторил он. — Нам останется только отыскать девчонку и завершить эксперимент…

Кхачковяр больше не слушал его.

Он повернулся к гномам:

— Обвиняемый полностью доказал свою разумность. Он признан словесным и многословесным. Он во всех подробностях продемонстрировал злокозненность своего интеллекта. По закону военного времени, я приговариваю его к смертной казни.

Вдруг стало тихо. Несмотря на все свирепые разговоры о пытках и казнях, кхачковяр на самом деле еще никого не приговаривал к физической расправе. Максимум — к тяжелым работам, которые все равно пришлось бы выполнять, так или иначе.

Булыган растерянно спросил: