Полководцы Древней Руси

В тот день Владимир Мономах сидел на сенях своего Любечского дворца и смотрел сверху, как на дворцовой площади на празднике в честь окончания княжеского съезда забавляли людей скоморохи. Они потешали простую чадь тем, что изображали только что закончившееся свещание князей. Потом заиграли гусляры, и чадь стала петь песни. Все это было противно церкви, но Мономах не давал попам гонять скоморохов и гусляров: люди, думал он, должны веселиться без страха, да он и сам любил посмотреть на забавные скоморошьи проделки и кое над чем подумать после их представлений.

Эта осень выдалась в поднепровье теплой, и люди на площади веселились долго. По приказу Мономаха здесь же, около дворца, были расставлены столы, на них стояли меды, разная ества — князь угощал свою чадь.

Все было хорошо. После последних трех голодных лет в это лето уродились и жито, и пшеница, и рожь, и репа, и другое. Все клети, амбары и корчаги в его хозяйских владениях были набиты всяким припасом. Отстроились села после губительных разорений междукняжеских войн и пожаров. И, наконец, прекратились и сами княжеские междоусобия. Правда, за счет того, что теперь каждый князь был независим от другого, порядок старшинства, подчинения всех остальных княжеств Киеву рухнул. Но для Мономаха это не было большой бедой — что ему была за охота быть подручным у Святополка! И зачем слепо держаться за порядки, которые уже изжили себя.

Но теперь установлен новый прочный, как казалось, строй, который поможет всему Ярославову дому совместно блюсти Русскую землю, объединять силы в борьбе с половцами, а для него, переяславского князя, это было главным. Князь же, поднявший меч на своих сородичей, будет наказан всеми остальными, а это кое-чего стоило. По сути дела, Переяславль стал вторым городом на Руси, Святославичи в этом новом порядке оттеснены, загнаны в дальние города — Северу, Муром. И это тоже стоило кое-чего.

Он сидел на темных сенях, не разрешая зажигать свечей, смотрел на темную громаду любечских стен и умиротворялся сердцем и разумом.

В это мгновение послышался конский топот, и, огибая вежу, на дворцовую площадь въехал всадник. То были вести из Киева.

И сразу же рухнул с таким трудом созданный порядок.

Гонец рассказал, как Давыд Игоревич наущал великого князя захватить Василька и как того схватили во дворце Святополка, а потом люди Давыда увезли его в Белгород и там в простой избе совершили над ним ужасное насилие, повалили на пол, придавили грудь доской и сели на нее так, что захрустели кости, и торчин острым концом ножа вынул глаза Василька. Затем Василька завернули в ковер и повезли на Волынь, где заключили в темницу.

Теперь кругом война: Святополк и Давыд против Василька и Володаря; вновь поднимутся обиженные Святославичи; новые распри, войны, разорения и неминуемые набеги половцев.

Этого Мономах допустить не мог. Есть же рота, есть крестное целование. Весь русский мир был этому в послухах.

Наутро он приказал собирать в Любеч войско и послал гонцов к Давыду и Олегу Святославичам. Их надо сегодня же сделать своими союзниками, иначе завтра они станут врагами.

Гонцы везли к Святославичам речи Мономаха: «Приходите в Городец, чтобы поправить зло, створившееся в Русской земле и среди нас, братьев, — нож ввержен в нас. И если этого не поправим, то большое зло явится среди нас, и начнет брат брата закалывать, и погибнет земля Русская, и враги наши половцы, придя, завладеют землей Русской».

На этот раз Олег, наученный горьким опытом прошлого, не стал перечить Мономаху и откликнулся сразу. И он и Давыд сообщили, что вскоре будут вместе с дружками у Остерецкого городка, и действительно, через несколько дней выступили на Десну. Мономах, прождав братьев на Десне, двинулся к Киеву и велел им искать его в бору напротив города.

Один день простоял Мономах в бору, когда сторожи донесли, что по лесной дороге движется большое войско.

Вскоре братья уже сидели в шатре у Мономаха и договаривались о дальнейших действиях.

Олег домогался сразу идти на Киев и взять его приступом. Мономах понимал что Олегу никогда не быть киевским князем, что он ненавидит Святополка за Стародуб, за Любеч, за то, что киевский князь слаб и корыстолюбив, и отомстить ненавистным киевским боярам взять добычу, которая поправила бы его личное состояние и состояние его смысленых людей, потерявших многое во время межкняжеской которы в 1096 году, представлялось Олегу весьма заманчивым. Но это не входило в расчеты Мономаха. Киев был для него особым городом: здесь княжил его отец, здесь, он надеялся, как самый сейчас сильный князь на Руси, как прямой наследник византийских императоров, будет княжить и он, а взять город на щит означало бы навеки потерять поддержку киевлян. Они проклянут его и его род во веки веков. Нет, брать Киев приступом было нельзя.

Шло время, а братья все спорили в шатре, и ближние их бояре поддерживали этот спор, вступая в него все с новыми и новыми речами.