— А известно ли вам, что белые разбрасывали с аэропланов листовки с призывом сдаваться в плен якобы за подписью Азина?
— Азина заставляли подписывать листовки, но он категорически отказался. «Я советую вам, белым, — сказал он, — теперь же бросить бесполезную войну, ведь все равно Красная Армия вас разобьет. А за жизнь Азина вы дорого заплатите». Избитого, в одном белье, его отправили на допрос в ставку Деникина. Больше я ничего не знаю.
…Тяжело переживали бойцы гибель сотен товарищей и любимого начдива. В их сердцах кипела жажда мести и гнев против подлой провокации белых, пытавшихся оклеветать Азина.
И чтобы не запала тень сомнения в души бойцов, не знавших бесстрашного начдива, был издан приказ «О беспредельной преданности В. М. Азина делу революции». Вот строки из этого приказа:
«Зажатые в тиски красными войсками, предчувствуя свою неминуемую гибель, деникинские генералы и офицеры пытаются забросать грязью имена героев-командиров Красной Армии. Белогвардейские провокаторы сбрасывают с аэропланов печатные листки, подписанные будто бы взятым в плен начальником 28-й стрелковой дивизии тов. Азиным, и от его имени предлагают нашим красноармейцам посылать к Деникину делегатов с просьбой о заключении мира.
Реввоенсовет X красной армии объявляет, что эти воззвания есть последняя гнусная ложь отчаявшихся белогвардейцев. Начдив тов. Азин был и навсегда останется честным, стойким и доблестным борцом за власть трудового народа, непримиримым врагом всех насильников и эксплуататоров.
Герой Азин с первого дня революции борется в первых рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Он во главе доблестной 28-й дивизии дрался и разбивал чехословаков на востоке, Колчака в Сибири и деникинские банды на нашем фронте. Он награжден за свою храбрость и преданность делу революции орденом Красного Знамени… Каждый красноармеец, дравшийся под командой начдива Азина, знает, что никакая клевета деникинцев не запятнает честного имени тов. Азина и что красный штык заткнет глотку врага, подло лгущего в свой последний час».
…Позже стало известно, что Азин был казнен.
Так в 25 лет трагически оборвалась жизнь одного из лучших сынов революции, чей военный и организаторский талант блеснул в созвездии имен таких народных героев, как Чапаев, Щорс, Лазо…
И. Обертас
ОКА ГОРОДОВИКОВ
Широки Сальские степи. До самого горизонта волнуется как море серебристый ковыль. Степь кажется пустынной и неуютной. Однако для кочевников степь — родной дом. С давних времен эти края населяли калмыки. Тяжелой и безрадостной была жизнь кочевников. Неграмотных и бесправных, их обманывали купцы, притесняли казачьи старшины, нещадно обирали царские власти. Ранним октябрьским утром 1880 года в одном из кочевых станов появился казачий писарь. Его появление произвело переполох. Кочевники окружили бричку. Приезд начальства не сулил ничего доброго. Упиваясь собственной «властью», писарь важно спросил:
— Эй, вы! Нехристи! У кого есть баранчук?
Все знали, что баранчуками казаки презрительно называли новорожденных мальчиков-калмыков. Толпа зашепталась, затем кто-то ответил:
— Есть. В кибитке Хардаг-на есть мальчик!
Сам Хардаг-н и его жена стояли тут же в толпе и со страхом смотрели на писаря. Они боялись нагоняя от начальства за несвоевременную регистрацию новорожденного.
— Хардаг-н есть? — выкрикнул писарь.
— Есть! Я Хардаг-н.
— А по-русски как?
— Иван Черный Годовик! — заговорил робко пожилой калмык и, видя, что писарь больше не кричит, продолжал — Моя жена Цаган родила мальчика прошлой осенью. Наш староста дал ему имя Ока…
Писарь достал из-под сиденья объемистую книгу, послюнявил во рту карандаш и задумался, произнося вслух:
— Ока-то Ока, ну Ока Иванович, а фамилию как писать? Черный годовик — это годовалый жеребенок. Нет такой у нас фамилии. Вот нехристи проклятые, все напутают.
— Как-нибудь придумай, начальник! Два барана дам, — сказал, кланяясь в пояс, калмык. Писарь сразу повеселел и быстро сообразил:
— Ага! Так ты говоришь Черный годовик. Хорошо, черный отбросим, а в годовика вставим две буквы, получится — Городовик, Городовиков.
Так в книгу и было записано: Ока Иванович Городовиков.
С раннего детства маленький Ока пошел в батраки к богатым калмыкам. И в летний зной и в зимнюю стужу он стерег отары овец, получая за тяжелый труд мизерную плату. Как-то ему пришлось остаться одному в холодной степи среди разбушевавшегося бурана, без огня, без пищи в течение трех суток. Чтобы согреться, он танцевал с овцой на спине, а спал рядом со своими собаками. Приходилось ему бороться в поединке со степными орлами, отстаивая ягнят, встречаться один на один с волками. Как ни трудна была жизнь, мальчик мечтал о грамоте. Бродячий калмыцкий монах-гелюнг, у которого Ока недолго работал поваренком, кое-как обучил его читать и писать. На этом ученье закончилось.