Более того, надо понимать: Шуйские в середине XVI столетия пользовались статусом одного из самых высокопоставленных, самых знатных и самых богатых родбв Московского царства. «Высокая кровь», если можно так выразиться, ставила Шуйских в первую десятку аристократических фамилий местнической иерархии.
Это очень важно для понимания того, как складывалась личность Ивана Петровича. В XVI веке не существовало каких-либо военных училищ. Ни средних, ни высших. Подавно, и речи не шло о создании какой-нибудь академии генштаба. Главной школой полководца оказывалась его собственная семья. Чем выше стояли родственники в военной иерархии, тем больше он мог получить тактического и стратегического опыта с верхних эшелонов командования. Они обороняли крепости — значит, и он мог узнать от них, как надо оборонять крепости. Они били врага в чистом поле — так и ему доставались знания о том, как бить врага в чистом поле. С этой точки зрения род Шуйских представлял собой лучшую академию из всех возможных в России того времени. Кроме того, любой отпрыск Шуйских по одному лишь рождению получал право и обязанность чувствовать себя солью земли, частью правящей элиты.
Иван Петрович, как и Хворостинин, записан в «Дворовую тетрадь» (как дворовый сын боярский по Суздалю), но не попал в «Тысячную книгу»[300]
. Первые его службы известны по 1562 году. Это может свидетельствовать о том, что родился он, скорее всего, где-то между 1536 и 1545 годами. Точнее определить трудно: даже у тех, кто в XVI столетии был крупнейшими фигурами в русской политике или военном деле, даты рождения в большинстве случаев неизвестны.Сам Иван Петрович начинал службу, как и отец, на относительно скромных должностях.
В полоцком походе 1562–1563 годов он всего-навсего один из знатных людей в свите государя. Честь без власти.
В конце 1568-го или начале 1569 года он уже назначается на воеводство в Донков, одну из небольших крепостей на юге России. Такая же крепостица на пути у хищной степной конницы, такой же маленький гарнизон, как и в Шацке, где начиналась карьера великого Хворостинина. Всё сходится. Два маршрута славных русских воевод XVI века на первых порах имеют немало сходства. Школа военачальника по нормам, принятым в Московском государстве, включала в себя тяготы «армейской лямки» на нижних уровнях военной иерархии. «Пускай его потужит»… Для всех. В том числе и для самых родовитых персон.
Но только на первых порах…
Только в молодости.
Князь Шуйский по рождению своему мог претендовать на то, что князь Хворостинин должен был вырывать у судьбы долгой, честной, отважной службой. Один из них входил в тонкий слой высшей русской аристократии, те несколько десятков родбв, которые имели право занимать лучшие военные, административные и придворные должности в Московском государстве. Другой по крови чуть-чуть недотягивал до высшего уровня знатности. Эта дистанция, на первый взгляд незначительная, сыграла в судьбе двух блистательных «командармов» ключевую роль. Опричнина стала нарушением сложившегося порядка вещей, и она сошла на нет, не принеся добра, мало выведя к вершинам военной иерархии достойных и талантливых людей. Того же Хворостинина она «подкинула» не столь уж высоко… Но вместе с ее исчезновением для людей, не связанных со знатнейшими родáми, уменьшилась возможность обходить глыбу высшей аристократии. Немногих царь мог приблизить к себе и дать высокий чин, если они происходили не то чтобы из «худородных людишек», а хотя бы из «аристократии второго ранга» — вроде тех же князей Хворостининых, Охлябининых, Телятевских или же представителей знатных, но захудалых боярских семейств Москвы.
У Хворостинина, несмотря на его очевидный воинский талант и не менее очевидные боевые заслуги, служба на вторых ролях могла тянуться десятилетиями. Шуйский достиг высоких чинов почти сразу. Таков был обычай того времени: знатнейшему человеку давали понюхать пороху на должности в свите, сопровождавшей государя во время больших походов, — например, рынды (телохранителя-оруженосца), поддатни (помощник рынды) или иного свитского человека; затем выдерживали недолгое время в простых воеводских чинах, чтобы он мог примерить на себя тяготы военной работы, и если армейская карьера манила его, то дальше он получал только первостепенно важные посты.
Так было и в судьбе Ивана Петровича.