Полководцы шпионских войн

Конечно, имея на руках дипломатический паспорт, он не мог быть арестован. Но, с другой стороны, он представитель страны Советов, а это уже меняло отношение к нему пограничных властей.

Эйтингон живо представил себе, что ему скажет Берия по возвращении в Москву, если он попадется на таком пустяке: не отработал до конца маршрут, поторопился, зря потратил время и деньги, подвел, наконец! Чрезвычайные обстоятельства, толкнувшие его совершать путешествие не на самолете, а на поезде, никто, разумеется, в расчет брать не будет…

Решение созрело мгновенно.

Эйтингон лег на лавку, предварительно сделав пару глотков виски, а полбутылки расплескав по купе. Сивушный дух вмиг распространился по купе. Бутылку поставил на пол, рядом с головой. Надвинул шляпу на лицо, а в ленточку шляпы воткнул билет. Словом, – пьяный вдрызг, но… с билетом!

Вошедшие пограничники и проводник безуспешно теребили пассажира за плечо.

– Надо же так набраться! И как он еще дышит в этом смраде?! Ишь, пижон – будто живой Аль Капоне! Может, всё-таки разбудить? Не стоит, мало ли, кто как одет. Янки – его и за версту видно. Билет есть – пусть отсыпается. Хорошо еще, что поезд идет не до Аляски, а то был бы сюрприз этому «гангстеру», обнаружь он себя с похмелья меж эскимосов!

Напряженно разведчик вслушивался в обмен репликами служивых… Наконец, он услышал характерный щелчок кондукторского компостера, и группа покинула купе. Пронесло!

…Вслед за этим в памяти Эйтигона всплыл недавний эпизод. В 1939 году Берия, только-только назначенный главой НКВД, на совещании, посвященном 22-й годовщине образования ВЧК, объявил о своем решении прекратить репрессии против разведчиков-ветеранов, которые с неистовостью монаха в течение двух лет проводил «кровавый карлик» Ежов.

Затем новоиспеченный нарком стал раздавать похвалы руководителям разведки. Делал он это в свойственной только ему одному иезуитской манере: никогда не знаешь, то ли он тебя хвалит, то ли издевается. Вонзив немигающий взгляд змеи в зрачки Эйтингона, Берия произнес:

– Возьмем, к примеру, товарища Эйтингона. Он – виртуоз, ас, кудесник нашей разведки. Если однажды в мой дом с улицы, где хлещет проливной дождь, войдут трое, а на полу останутся следы только двух, то я знаю, что один из вошедших, – старший майор госбезопасности Эйтингон… Да-да, он умеет и это – ходить между струй!

Глава тринадцатая. Иго мое благо, и бремя мое легко…

Погожим майским днем 1970 года в отдельном кабинете Испанского клуба, что на 4-м этаже жилого дома на Кузнецком Мосту, трое убеленных сединами клиентов за бутылкой отборного коньяка «Метакса» степенно вели неторопливую беседу.

Едва ли кому-то из посетителей заведения могло прийти в голову, что эти почтенные старцы имеют на троих 47 лет «отсидки»: один провел в тюрьме 12 лет; второй – 15, третий – все 20!

Эта троица привела в исполнение приговор Сталина и ликвидировала Троцкого – бывшие генералы госбезопасности Павел Судоплатов и Наум Эйтингон, а также Герой Советского Союза Рамон Меркадер. Они впервые встретились через 30 лет после завершения операции…

…Эйтингон начал рассказывать о «крысиных тропах», коими он рыскал в Соединенных Штатах в поисках лекарства, которое должно спасти Рамона, ведь вызволять из беды други своя – христианская заповедь…

Вдруг он прервал свой монолог, и, вперив взгляд в зрачки сидевшего напротив Меркадера, жестко спросил:

– Скажи честно, Рамон, почему ты употребил ледоруб, а не пистолет? Денег не хватило на его приобретение? Я ведь выдал тебе немалую сумму…

– Мой генерал, у меня был пистолет… Но нужно было сделать всё без шума, ведь в ЕГО ранчо, как в муравейнике муравьев, был целый легион охранников. И если бы я выстрелил, меня бы сразу схватили. Я же намерен был уйти по-английски, тихо, не раскланиваясь… А ледоруб – орудие бесшумное и надежное. Удар ледорубом по голове – верная смерть… Но что поделаешь, если у меня в решающий миг стала ватной рука, а ЕГО череп оказался крепче общечеловеческого… Но дело даже не в этом…

– А в чем?! – в один голос вскрикнули генералы и подались вперед, навалившись на стол.

Меркадер, вмиг посуровев, вынул из нагрудного кармана пиджака сигару и впервые за время посиделок закурил.

– Дело в том, что ОН истошно заорал… Эхо его жуткого вопля не менее десяти лет будило меня по ночам… Ни один актер, ни один вокал не в состоянии воспроизвести тот вопль – так орут только те, кто заглянул смерти в ее пустые глазницы. Ну, а на вопль сбежалась охрана…

Меркадер бросил сигару в пепельницу, снял пиджак и оголил правую руку. На предплечье, чуть выше кисти, проглядывали белые пятнышки.

– Вот, мои дорогие, это – отметины последнего укуса Троцкого… А моя рука – это карающая десница Революции, и я этим горд и счастлив…