Полководцы Украины: сражения и судьбы

* * *

Черняховский оказался совершенно прав: 22 июня «нитка пригодилась», и враг не застал врасплох 28-ю дивизию. И как, не показывая даже тени растерянности, не допуская малейшего отступления без приказа, действовал комдив в начале войны, свидетельствуют воспоминания того же Челомбитько (остается только пожалеть, что далеко не весь высший комсостав вел себя подобным образом, что могло бы серьезно повлиять на дальнейший ход событий): «24 июня наш полк вступил в первый бой с танками противника. Потери врага были очень велики, но он, несмотря на огромные потери, стремился вперед. В первом бою наша дивизия тоже имела потери, связь с корпусом была прервана, командир корпуса генерал Шестопалов погиб в бою, но Черняховский отдал приказ: «Стоять насмерть» и, как потом рассказывали, сказал: «Не отойду, пока не получу приказа». Наша дивизия удержала этот участок обороны несколько дней, затем была установлена связь со штабом корпуса и получен приказ отходить на Митаву и Ригу, сдерживая яростные атаки противника. Вскоре после этого я встретил Ивана Даниловича. Это было 30-го или 31 июня у рижского моста. Я подошел к Черняховскому и доложил. Он спросил, какие подразделения находятся здесь и с какими комполка пошел на Бауск. Я доложил ему и получил приказ выводить их на Псковскую дорогу, там было назначено место сбора дивизии.

В первых боях погибли многие наши командиры, ответственность на нас ложилась большая. Сосредоточившись сначала по ту сторону Риги, км в 12 от города, мы прошли потом к местечку Плявиняс. Сюда к вечеру приехал и сам Черняховский. Он поставил задачу: «Занять оборону по берегу Западной Двины». Танковые экипажи, у которых сгорел или выбыл из строя танк, вооружившись пистолетами и пулеметами, снятыми с неисправных танков, заняли оборону по берегу реки Западная Двина… Наш полк показал исключительную устойчивость в боях, он отбил шесть атак противника, пытавшегося переправиться через реку в районе Плявиняс, и в течение трех суток удерживали переправу. На третьи сутки связь с соседями была нарушена. Немцы сосредоточили на другом берегу большие силы и засыпали нас минами. Так прошла ночь. Мы послали разведку для связи с соседями. Оказалось, что дивизия и полк (стоявшие на флангах. – Авт. ) снялись по неизвестным причинам и ушли. Врид нач штаба нашего полка ст. лейтенант Гурович поехал доложить об этом в штаб Черняховскому и вернулся с приказом: «Занять круговую оборону, ни шагу назад до получения приказа!»

К вечеру этого же дня (а это было, кажется, 2 июля) пришел приказ Черняховского: «Дивизия отходит на Мадону. 56-му танковому полку сильной танковой группой прикрыть отход дивизии».

Здесь, на перекрестке дорог, недалеко от Мадоны, я снова увидел Черняховского. Он был в синем танковом комбинезоне, без шлема, без фуражки. Воротник комбинезона был расстегнут, и оттуда виднелись четыре командирских прямоугольника. Черняховский ездил тогда на танке. На перекрестке дорог образовался затор, и он сам стал наводить порядок, организовывать продвижение частей. В эти дни, двигаясь по дорогам, мы все время были готовы принять бой.

Когда мы подходили к г. Мадоне, за обладание которым вел бой с переменным успехом наш мотострелковый полк, с самолета сбросили вымпел с приказом командующего 8-й армией. Вскоре Черняховский отдал приказ дивизии повернуть на Плявиняс, занять там оборону, но потом пришел новый приказ об отходе на Псков и дальше на Новгород…

Когда дивизия пришла под Новгород, Черняховский созвал в лесу совещание командиров полков и замполитов. Несмотря на тяжелые бои, которые провела дивизия, Черняховский был в приподнятом настроении, он даже чаще, как мне казалось, стал улыбаться, и по-прежнему был собранный и требовательный.

«Я знаю ваши разговоры обо мне, о моей требовательности. Может быть, иногда я был чрезмерно требователен, но Вы тоже хороши. Теперь мы приняли боевое крещение, начинаем понимать, что такое война. Вот теперь можно и проверить нашу готовность к боям. Я думаю, что каждый из нас выполнит свой долг!» – сказал тогда Иван Данилович.

Когда Черняховский говорил, то его внутренняя сила как-то передавалась людям, он заставлял всегда людей верить в то, во что верил сам. И в него, нашего командира, мы верили: часто мы говорили, что с таким командиром не пропадешь. Если в мирное время некоторые из нас были недовольны, как нам казалось, чрезмерной требовательностью Черняховского, то теперь, во время войны, мы поняли лучше, что иначе нельзя.

Очень скоро в наш полк приехал Черняховский вместе с новым командиром корпуса комдивом тов. Коровниковым и помощником командующего северо-западного направления по танковым войскам ген. Вершининым. Мы с командиром полка должны были отчитаться за проведенные бои, за технику, за своих командиров. Помню, когда мы дали характеристику командиру 2-го батальона капитану Алексееву, Черняховский сказал: «Это бесстрашный командир» и со всей своей прямотой о командире 3-го батальона сказал: «Этот – трус!»