∀поллон против Олимпа

То, что это вожак, стало ясно мгновенно: на шее болталась толстенная цепь жёлтого металла, а предмет, показавшийся Ромашкину дубинкой, носил скорее декоративную функцию — он был короче, глаже и тоньше, чем орудия прочих кентавров. Кроме того, его неряшливо покрывали красочные узоры, характерные для Эллады, но грубые, пёстрые и совершенно не сочетающиеся. Студент совершил открытие: это была не дубинка, а статуя обнажённой женщины.

Вожак сплюнул сквозь кривые зубы и хрипло обозначил тему беседы:

— Слышь, ты чё? Гетера страшная, типа, а?

— Не понял... — настороженно, но и как бы с наездом высказался Аполлон.

— Чё не понял, чё не понял-то? Маслины выкатил, бычок. В рог давно не получал?

Кентавры загоготали. Видимо, главный только что проявил уничтожающее остроумие.

— Кто по жизни-то? Погремуха есть? — продолжил он словесную атаку.

— Какая погремуха? — невольно спросил Ромашкин.

— Ну, ты тупой... Кликуха, чё, — пояснил конемужик.

— А, кликуха... — Студент усмехнулся, потихоньку вызывая у себя приступ гнева, не терпеть же хамов. — Кликухи у животных. У коней всяких, чё.

Кентавры оскорбились и замерли. Главный растопырил пальцы и чуть не выронил из подмышки статую. Он стал напирать на студента, упражняясь в красноречии:

— Чё такой дерзкий? А с копыта не пробить? Пойдём-выйдем? Отскочим-побормочем? Хы-хы-хы... Сильно умный типа? Ребзя, а щегол-то того, в нарыве весь...

Конемужики заржали, главный самодовольно разулыбался, Ромашкин потихонечку закипел. Поначалу он немного отступал от накатывавшего жеребца, но придя в бешенство приемлемого уровня, встал как вкопанный и вперился кентавру в глаза.

Каким бы тупым конемужик ни был, он всё-таки прочитал что-то на лице Аполлона и резко осадил:

— Ты это... Я это... Тебе щас того... Ну... С копыта, чё...

Накал наезда поутих, многие кентавры заскучали. Взгляды сменились со злобных на пустые, грубые черты суровых лиц разгладились, многие бойцы приоткрыли рты и застыли, бездумно пялясь в произвольно выбранные точки, другие стали что-то размеренно нажёвывать.

Парень посмаковал немного своё бешенство — качественно новое, несуетное, холодно-отстранённое и оттого дающее ему особую мощь, мощь того, кто вообще ничего не боится. Улыбка заиграла на губах Ромашкина, и главный кентавр резко завял.

— Я тебя твоими же копытами накормлю, — пообещал Аполлон, начиная наступать на собеседника. — Заставлю сожрать без соли и вина.

Страх вожака передался и всему табуну. Гопники на конной тяге неуверенно забили копытами, кто-то жалобно всхрапнул, все стали коситься по сторонам, словно высматривая что-то в серой пыли.

— Я думал, вы реальные пацаны, в натуре, — презрительно промолвил Ромашкин. — А вы так, кенты на выезде. Как нарисовалась перспектива в будку нахватать, так ваш бугор завял, повернул оглобли, прямо-таки с копыт срезался, как я вижу.

— Да я чё?.. Я ж ничё... — пробормотал главарь.

— Чё ты чёкаешь? — возвысил глас Аполлон. — Ты, думаешь, Гомер честной? Ты на деле — конь простой! Мерин сивый, конёк-горбунок подкроватный!

«И откуда такие перлы сыплются?!» — подумалось парню, и он слегка замешкался.

Всё же авторитет следовало хоть как-то защитить, поэтому главный конемужик рискнул посопротивляться:

— Так, я не понял... Ой!

Аполлон попросту сцапал главаря за нос, вывернул его, а другой рукой выхватил странную статую. Кентавр вырвался, отскочил и обиженно закричал:

— Отдай!

— Статую хочешь? — Ромашкин взялся за неё, как за дубину. — Да я вас всех поубиваю этой бабой.

И вот здесь произошло самое странное и жуткое за истекшую четверть часа: весь этот тупоумный табун заржал, как накуренный.

XXII

Если вы потерялись в пустыне, напишите

SOS на снегу, и вас найдут с самолета...

Неизвестный офицер

Кентавры смеялись долго, некоторые упали и били копытами, поднимая новые и новые облака пыли, отчего чихали, и снова ржали безудержно и неистово. До слёз хохотали, до всхлипов бессилия.

— Ну, ты залепил, человече! — проговорил, отдышавшись, главарь. — Убьёт он нас... А ты это видел?

Конемужики стали показывать Аполлону свои чёрные гноящиеся раны, предъявил свою и бугор.

— Нас давным-давно всех замочил Геракл, чтоб ему с неба хрястнуться. Беспредельщик он отъявленный... Яд Лернейской гидры, высший сорт, даже Хирона не пожалел, падла. Мы все тут жмурики, мертвее не сыщешь.

Новость требовала осмысления. Ромашкин молча отдал статую расписной дамы главному кентавру и отошёл в сторону, неосознанно ощупывая дрожащими пальцами дыру в своей груди.

— Так я тоже... того?.. — выдохнул он настолько жалким голосом, что кентавры посовестились ржать.

— Слышь? — участливо окликнул Аполлона бугор. — Ты это, ну, типа, чё уж...

Слова были не из изысканных, но в целом утешали.

— Так, тпру! — Лицо Ромашкина осветила счастливая идея. — Мне же этот ваш лодочник так и сказал, мол, тебе здесь не место! А я-то, дурак, подумал, что он меня только собирался везти через Стикс...

«Какой же всё-таки шизоидный сон!» — промелькнула у студента мысль.