Полмира

На самом деле он не был так уж уверен, что говорит о себе, но слова вылетали как-то сами по себе:

– Рин же тебе сказала, да? Что мой собственный отец не хотел, чтобы я рождался. Что моя мать не хотела, чтобы я у нее был.

Она нахмурилась:

– Я слышала, твоя мать умерла.

– А разве это не одно и то же?

– Нет. Не одно.

Он не слушал:

– Я вырос, ковыряясь в помойках. Я выпрашивал еду для сестренки. Я возил кости, как раб.

Он не хотел это говорить. Никому и никогда. Но это вырвалось. Само. Как рвота.

Колючка захлопнула рот:

– Я, конечно, сука, дура и задница, Бранд, но не такая уж задница, чтобы заноситься перед тобой из-за всего этого. Ты хороший человек. Человек, которому можно доверять. И все, кто тебя знает, так думают. Колл только о тебе и твердит, Ральф тебя уважает. Ты даже отцу Ярви нравишься – а ведь ему никто не нравится.

Он удивленно поморгал:

– Я же всегда молчу.

– Правильно! Ты слушаешь, что другие люди говорят! А еще ты красивый и хорошо сложен. Мне Сафрит тыщу раз говорила.

– Правда, что ли?

– Они с матерью Скейр целый вечер твой зад обсуждали!

– Ээээ…

– Да от тебя любая девушка без ума будет! К тому же теперь ты не на помойке живешь! Непонятно только, почему ты хочешь, чтобы я была твоей девушкой…

– В смысле?

Ему и в голову не приходило, что она может сомневаться! Она ж всегда выглядела такой уверенной в себе!

Но она только крепче натянула на плечи одеяло и посмотрела на свои босые ноги с недовольной гримасой:

– Я себялюбива.

– Ты… честолюбива, вот. И мне это нравится.

– Я злая.

– Нет. Ты остроумная. И это мне тоже нравится.

Она осторожно потерла шрам на щеке:

– Я страшная.

Тут он зверски разозлился – даже сам от себя такого не ожидал:

– Какой идиот это сказал? Во-первых, это вранье, во-вторых, я ему рыло начищу!

– Я сама могу кому угодно рыло начистить. В этом вся и проблема. Я не… ну, ты понимаешь.

И она вытащила руку из-под одеяла и почесала бритую половину головы.

– Я не такая, какой должна быть девушка. Или женщина. Никогда не была и не буду. Я не умею…

– Чего?

– Ну… улыбаться. Не знаю… шить. Тоже не умею, вот.

– Мне не нужно ничего зашивать!

И он съехал со своего рундука и встал перед ней на колени. Его сомнения рассеялись. Перед этим все как-то расстроилось, и он не позволит этому случиться снова. Упрется изо всех сил – и не позволит.

– Я засматривался на тебя еще с нашего приезда в Первогород. Или даже раньше.

И он протянул руку и накрыл ее ладонь своей. Может, это и выглядело неуклюже, зато все честно.

– Просто я думал, что такая, как ты, – не для меня.

И он посмотрел ей в лицо, отчаянно пытаясь подобрать нужные слова:

– Я когда смотрю на тебя и понимаю, что ты моя… в общем, я чувствую… словно награду выиграл.

– Награду, на которую никто другой не позарился… – пробормотала она.

– А мне плевать на других! – сказал он и опять разозлился – она даже глаза вскинула. – Ежели они такие дурни и сами не видят, что хоть все море обплыви, лучше тебя не сыщешь, – мне же лучше, вот!

И он замолчал, и залился краской, и подумал, что вот теперь точно все испортил.

– Мне приятней слов в жизни никто не говорил.

И она протянула руку и откинула волосы ему с лица. Так ласково и нежно, словно перышко его коснулось. И он думать не мог, что она может быть такой нежной.

– Мне тоже приятного мало в жизни говорили. Ну так и что ж теперь…

Одеяло сползло с ее голого плеча, и он потянул его вниз и провел рукой по ее боку, по спине, и кожа шуршала о кожу, такая теплая и гладкая, и она прикрыла глаза, и его…

И тут внизу раздался грохот. Кто-то колотил во входную дверь, да так, что стало понятно: надо идти открывать. Бранд услышал скрип отодвигаемого засова и чьи-то голоса.

– Боги, – пробормотала Колючка, в ужасе распахнув глаза. – А если это матушка?

Никогда в жизни они так быстро не одевались – даже когда на них в степи коневоды налетели. Они хватали одежду, кидали ее друг другу, спешно натягивали на себя, он путался в пуговицах и в результате застегнул все сикось-накось, потому что смотрел не на пуговицы, а на то, как она на попе штаны поправляет. Краешком глаза.

– Бранд? – послышался голос Рин.

Они застыли без движения, он в одном сапоге, она и вовсе босая, и Бранд осторожно отозвался:

– Да?

– Ты там как? – Рин поднималась по лестнице.

– Хорошо!

– Ты один?

Она уж у самой двери!

– Конечно!

И тут он сообразил: она же ж может войти! И виновато добавил:

– Ну как бы да.

– Ты врать совсем не умеешь. У тебя там Колючка Бату?

– Ну как бы да.

– Так да или нет? Ты там или не там, Колючка, разрази тебя гром?

– Ну как бы да, там, – пискнула Колючка.

Повисло долгое молчание.

– Мастер Хуннан приходил.

На него словно ушат ледяной воды вылили.

– Сказал, что голубка прилетела, с вестью. На Халлебю напали, и все ж ушли воевать на север, и он собирает всех, кто остался, в поход. Кто-то еще испытание не прошел, кто-то раненный, кто-то еще тренируется – в общем, всех таких он собирает. Встречаются на берегу.

– И он позвал меня? – дрожащим голосом спросил Бранд.

– Он сказал, что Гетланд нуждается в тебе. Еще сказал, что всякому мужу, что готов выполнить свой долг, найдется место на ладье.