Полмира

– Да так, ни о чем особенном, – и Сафрит насмешливо поцокала языком. – А ты чего отвернулась, хе-хе?

Однажды они даже разминулись с кораблем, который тянули в противоположном направлении мокрые от пота люди из Нижних земель: кивнули друг другу, привет, мол, но дыхание на приветствия и прочие разговоры тратить не стали. Во всяком случае, Колючка и так еле дышала: в груди словно огонь разожгли и каждая мышца болела. Даже ногти на больших пальцах ног болели!

– Я… грести… не люблю, – прорычала она, – но, сука, лучше грести, чем тащить… корабль… посуху…

Из последних сил они вытащили «Южный ветер» на какой-то особо крутой взгорок и оказались на ровном месте. Бревна-ходы со скрипом замедлились и остановились.

– Отдых! – провозгласил отец Ярви.

В ответ раздался целый хор благодарных постанываний, все привязывали канаты к деревьям и падали, где стояли, прямо на торчащие из земли корни.

– Благодарение богам, – прошептала Колючка, ощупывая разламывающуюся от боли спину. – Под горку тащить легче. Мне так кажется…

– Подождем – увидим, – отозвался Бранд, прикрывая глаза ладонью.

Здесь-то земля шла под уклон, а дальше в дымке угадывался новый подъем. Лесистый склон за лесистым склоном – оказалось, впереди их ждал отрог повыше того, что они уже преодолели.

Колючка неверяще таращилась вдаль.

– Еще выше! Твою мать, лучше б меня камнями раздавили…

– Это никогда не поздно успеть, – заметил отец Ярви. – Радостей жизни у нас не в избытке, но уж камней мы точно сумеем набрать!

Человек, который сразился с кораблем

Проснулись все злые и усталые, как собаки, – все тело болело после вчерашних трудов, а впереди их ждал такой же тяжкий день. Даже Одда не стал шутить, когда увидел длинный лесистый склон под ногами и слабый блеск воды в туманной дали.

– По крайней мере, дорога под гору, – заметил Бранд.

Одда фыркнул, отворачиваясь:

– Ну-ну…

Бранд скоро понял, что тот имел в виду. «Южный ветер» трудно было тащить вверх по склону. А на пути под гору корабль норовил все время укатиться вниз, и удержать его было не просто труднее – это оказалось довольно опасной работой. Поскольку волок петлял и не отличался шириною, волов пришлось выпрячь. Вместо них, по шесть с каждой стороны, впряглись люди: руки по локоть обмотали тряпками, спины – одеялами, и вперед, крест-накрест веревки накинули и помаленьку пошли вниз, удерживая корабль на канатах. «Южный ветер» качался на ухабах и пытался съехать с волока в лес. Колл шагал впереди со своим ведром, смазывая ходы, когда те начинали дымить.

– Держи! – ревел Ральф, подымая ладонь. – Держи его!

– Попробуй удержи его, – хрипел Бранд.

Ему, конечно, выдали канат. А так всегда: если люди знают, что ты можешь таскать тяжести, они тебе всегда эти тяжести вручают. А сами отступают в сторону с виноватой улыбочкой. Вообще-то он был не новичок в работе – сколько всего на хребтине перетаскал, зарабатывая им с Рин на корку хлеба. Однако так, как сейчас, он на работе не ломался: мокрый от пота канат накручен под локтем, через плечо, вперехлест через другое – и режет тело с каждым шагом, ноги дрожат от напряжения, сапоги скользят по мягкой земле, усыпанной палой листвой и хвоей, впереди у Одды из-под ноги летит пылюка, из груди рвется кашель, сзади хрипло ругается Доздувой…

– Когда ж мы до этой сраной реки дойдем? – свирепо прорычал Одда через плечо – они ждали, пока с тропы убирали поваленное дерево.

– С меня рекой льет, можно целый корабль пустить, – и Бранд помотал головой – с мокрых волос полетели во все стороны крупные капли пота.

– Щас Сафрит воды даст, так я вам тоже цельную реку напружу, – заметил за спиной Доздувой. – Фрор, расскажи, как шрам получил, а?

– Брился, вот и обрезался! – отозвался с другой стороны корабля ванстерец, затем подождал немного и добавил: – Никогда не брейтесь топором, ребята!

Колючка шагала сзади – им пятерым поручили тащить мачту. Бранд чувствовал ее острый взгляд между лопаток – наверное, до сих пор злится за то, что он про ее матушку сказал… Ну что ж, она не виновата. Это ж не она уплыла прочь и бросила Рин одну-одинешеньку… Видно, всякий раз, когда ему, Бранду, шлея под хвост попадала, дело было в нем – на себя он злился, вот что. Надо бы извиниться перед ней. Но слова что-то не шли. Не умел он разговаривать, вот что. Днями мог сидеть, придумывать, что и как скажет, а как рот раскрывал – ерунда какая-то изнутри лезла.

Он вздохнул:

– Эх, язык мой – враг мой… Лучше мне рот вообще не раскрывать…

– Эт точно, – услышал он Колючкин голос из-за спины и уже хотел было развернуться, чтобы достойно ответить – и потом огрести за этот ответ, это уж как пить дать, как…

…веревка натянулась и дернулась, и протащила его прямо в кучу прошлогодней листвы, он закачался и едва удержался на ногах…

– Держи! – заорал Доздувой и резко потянул свой канат.

И тут лопнул узел – с резким, как хлыстом стегнули, звуком, и Доздувой с отчаянным воплем опрокинулся на спину.

Одда выдохнул: «Боги!», тут же упал вниз лицом, сшиб идущего следом, тот выпустил свой канат, веревка захлопала, извиваясь, словно змеюка.