Полмира

Бренду в челюсть попал локоть, и он почувствовал вкус крови. В лицо ему брызнула грязь, наполовину ослепила, он постарался смахнуть ее, зарычал, зачертыхался, пихнул, поскользнулся, сплюнул что-то соленое и пихнул снова. Уклон был на их стороне, они знали свое дело, и медленно, но верно стена начала двигаться, отодвигая врагов назад, выдавливая их с холма туда, откуда они пришли.

— Ваша смерть идет, пела сотня!

Бренд видел гребца, который бил в шею ужаку. Он видел Колла, режущего ножом упавшего человека. Он видел Досдувоя, врезавшего споткнувшейся фигуре своим щитом. Он видел наконечник меча, торчащий из спины человека. Что-то отскочило от лица Бренда, и он задохнулся. Сначала он думал, что это стрела, но оказалось, что это был палец.

— Вперед, я сказал! Вперед!

Они надавили сильнее, куча рычащих и напрягшихся тел, слишком тесно сплетенных, чтобы бить топором, так что он уронил его, сунул руку вниз и вытащил кинжал, который выковала для него Рин.

— Железные руки! Железное сердце!

Ощущение рукояти в руке заставило его подумать о лице Рин, освещенном светом костра в их маленькой лачуге. Эти ублюдки были между ним и ней, и в нем закипела ярость. Он увидел лицо, грубые металлические кольца в заплетенных волосах, толкнул в него свой щит, отдернул голову назад, ударил кинжалом под щитом, завизжал металл, он ударил снова, рука стала липкой и горячей. Человек упал, и Бренд ступил по нему, спотыкаясь и топая, Одда помог ему удержаться на ногах, сплевывая через сжатые зубы.

— Ваша смерть идет!

Как часто он слушал, затаив дыхание, эту песню, беззвучно повторяя слова, мечтая о том, что и он займет свое место в стене, завоюет свою собственную славу? Разве об этом он мечтал? Здесь не требовалось никакого умения, только слепая удача. Не состязание благородных чемпионов, а лишь соревнование безумства. Не было места для уловок или мастерства, или даже храбрости, если только храбрость не заключалась в том, чтобы тебя беспомощного тащил поток битвы, как шторм смывает деревяшки. Возможно так оно и было.

— Убить их!

Шум был ужасным, грохот стучащего металла и колотящего дерева, и людей, сыплющих проклятиями на пределе своих изломанных голосов. Звуки, которых Бренд не мог понять. В этих звуках не было смысла. Последняя Дверь была широко раскрыта для всех, и каждый спешил к ней изо всех своих сил.

— Ваша смерть идет!

Дождь лил все сильнее, сапоги рвали траву и взбивали красную землю в грязь, и он устал, ему было больно, все ныло, но нельзя было остановиться. Боги, как ему нужно было пописать. Что-то врезалось в его щит, чуть не оторвав ему руку. Красный клинок метнулся мимо его уха, и он увидел рядом с собой Колючку.

Половина ее лица была закрапана кровью, и она улыбалась. Улыбалась, словно была дома.

Боевое веселье

Колючка была убийцей. Этого никто не мог отрицать.

Грязная, кровавая, изрытая сапогами полоска травы перед двигающейся стеной щитов была ее землей, и для каждого, кто вступал на нее, она была Смертью.

Со стуком, который был громче, чем стук града по обшивке Южного Ветра, стена щитов двигалась вниз с холма, пихая, рубя, затаптывая людей и таща их между щитами, поглощая их, словно голодный змей. Один попытался подняться, и она ударила его в спину отцовским мечом. Когда он упал, его окровавленное лицо было смесью страха, боли и паники.

Казалось, будет тяжелее, чем с тренировочным мечом, но на самом деле было намного легче. Сталь была такой легкой, такой острой, а ее рука такой сильной, такой быстрой. Словно у оружия был собственный разум. Безжалостный разум, нацеленный на убийство.

Она была убийцей. Так говорила Скифр, и здесь было тому доказательство, написанное кровью на коже врагов. Ей хотелось, чтобы отец был здесь и мог ее видеть. Может, тут был его призрак и подбадривал ее из-за спины. Она хотела, чтобы Хуннан был здесь, чтобы она могла ткнуть его мордой в ту кровь, которую она пролила. Чтобы она могла бросить ему вызов за то, что он лишил ее места. Чтобы она могла убить и его.

Конный Народ не понимал такой тактики сражения, и наваливался на стену в беспорядке, по одному или по двое, и в их храбрости была их погибель. Колючка заметила, что один неуклюже наклоняет копье над щитами, целясь, чтобы ударить Бренда. Она бросилась вперед, зацепила его топором за спину, острая бородка глубоко вонзилась ему в плечо, и Колючка протащила его между щитами себе в руки.

Они шатались в объятьях, хватали друг друга, его длинные волосы лезли ей в рот. Они пинались коленями и локтями, а потом Отец Ярви полоснул его сзади по ногам, он закричал, она вырвала свой топор, рубанула его по голове, его шлем разорвался и покатился по перепаханному холму.