Полмира

— Пока что сплошная скука. С тех пор, как я произнесла клятву, большую часть времени я провожу, стоя в канцелярии королевы, хмуро глядя на торговцев, пока они испрашивают ее покровительства, и ничего не понимаю, словно они говорят на иностранном языке.

— Думаешь, не совершила ли ошибку? — спросила Рин, накладывая очередную горсть серой массы.

— Нет, — бросила Колючка. А потом, уложив еще глины в щели: — Может быть. И вряд ли это первая.

— А ты не такая жесткая, какой хочешь казаться, так ведь?

Колючка глубоко вздохнула.

— А у кого не так?

Рин тихонько подула на лопату, угли затрещали, ярко засияв, тогда она легла на живот и глубоко вогнала их в отверстие печи, надула щеки и стала сильно дуть, снова и снова. Наконец она вскочила на каблуках, наблюдая, как огонь принимается за угли, и оранжевое пламя мерцает внутри отверстия.

— Что происходит у тебя с Брендом? — спросила она.

Колючка знала, что до этого дойдет, но от этого не становилось ничуть удобнее.

— Не знаю.

— Не такой уж сложный вопрос, а?

— Я бы так не сказала.

— Ладно, ты с ним порвала?

— Нет, — сказала Колючка, удивленная тем, как уверенно это прозвучало.

— Он сказал, что порвал с тобой?

— Мы обе знаем, что Бренд не очень-то разговорчив. Но я бы не удивилась. Я не совсем то, о чем мечтают мужчины, а?

На миг Рин нахмурилась.

— Думаю, разные мужчины мечтают о разном. Как и разные женщины.

— Тогда он не сбежал бы так быстро, разве нет?

— Он просто очень долго хотел стать воином. Это был его шанс.

— Ага. — Колючка сделала долгий вдох. — Я думала, что будет проще, после того, как… ну, ты знаешь.

— Но проще не стало?

Колючка почесала побритую голову, почувствовав в щетине шрам, на котором не росло волос.

— Нет, черт возьми, не стало. Я не знаю, что мы делаем, Рин. Хотела бы я, но не знаю. Я никогда ни в чем хорошо не разбиралась, кроме сражений.

— Заранее никогда не знаешь. Может, окажется, что у тебя еще есть талант в раздувании мехов. — И Рин бросила их перед отверстием печи.

— Когда надо поднять груз, — пробормотала Колючка, вставая на колени, — лучше поднимать, а не стонать. — Она сжала зубы и заставляла эти меха хрипеть, пока не заболели плечи, грудь не начала пылать, и вся жилетка не пропиталась потом насквозь.

— Сильнее, — сказала Рин. — Жарче. — И она начала распевать молитвы, тихо и низко, Тому Кто Делает Пламя, Той Кто Бьет по Наковальне, и еще Матери Войне, Матери Ворон, которая собирает мертвецов и превращает раскрытую ладонь в кулак.

Колючка работала до тех пор, пока отверстие не стало выглядеть, как врата в ад в наступающей темноте, как глотка дракона в сумерках. И даже она, помогавшая тащить корабль через высокий волок, не думала, что когда-нибудь работала сильнее.

Рин фыркнула.

— С дороги, убийца, я покажу тебе, как это делается.

И она начала, такая же спокойная, сильная и твердая на мехах, каким ее брат был на весле. Угли засияли еще жарче, когда наверху появились звезды. И Колючка забормотала свою молитву, молитву ее отцу, и потянулась к мешочку на шее, но его кости уже были в стали, и это казалось правильным.

Она плюхнулась в реку и напилась, промокла до костей и пошлепала назад, чтобы снова взяться за меха, представляя, что они — это голова Гром-гил-Горма, снова и снова, пока не высохла от печи и снова не взмокла от пота. В конце они работали вместе, плечом к плечу, и жар был, как огромная рука, давившая Колючке в лицо. Красно-синие языки пламени мерцали из отверстия, дым валил от закопченных глиняных боков печи, и искры лились в ночь, где над деревьями висел большой, толстый и белый Отец Луна.

И уже когда стало казаться, что грудь Колючки взорвется, и ее руки отвалятся от плечей, Рин сказала:

— Достаточно, — и они обе свалились от усталости, измазанные сажей и задыхающиеся.

— Что теперь?

— Теперь ждем, пока остынет. — Рин достала из сумки высокую бутылку и вытащила затычку. — И немного выпьем. — Она сделала большой глоток, измазанная сажей шея дергалась, когда она глотала, и передала бутылку Колючке, вытирая рот.

— Ты знаешь путь к сердцу женщины. — Колючка закрыла глаза и понюхала хороший эль, потом попробовала его, потом проглотила и причмокнула пересохшими губами. Рин в мерцающей дымке установила лопату на верх печи, и бросила на нее бекон, который тут же зашипел.

— А ты многое умеешь, да?

— Я в свое время всяким занималась. — Рин разбила яйца на лопату, которые тут же начали пузыриться. — Так значит, будет битва?

— Похоже на то. При Зубе Амона.

Рин посыпала солью.

— Бренд будет в ней сражаться?

— Думаю, мы оба будем. Хотя у Отца Ярви есть другие идеи. У него они обычно есть.

— Слышала, он весьма хитроумный человек.

— Это точно, но он не делится своим умом.

— У хитроумных людей обычно нет такой склонности, — сказала Рин, переворачивая бекон лезвием ножа.

— Горм бросил вызов королю Утилу, чтобы решить все в поединке.

— Поединок? Никогда не было мечника лучше, чем Утил, не так ли?

— В его лучшие годы не было. Но он не в лучшей форме.

— Слышала, что он был болен. — Рин стащила лопату с печи и уселась, положив ее между ними. Запах мяса и яиц заставил Колючкин рот наполниться слюной.