Полная безнаказанность

Она предложила мне обычный набор напитков, но я решил ограничиться соком, памятуя, что придется сесть за руль. Мадлен достала сок из холодильника, похожего на мини-бар в номере дорогой гостиницы.

— Как же здесь все переменилось!

— Но вы почти ничего не успели увидеть!

— Мне показалось, что лечебница занимает теперь вдвое больше места, а в конюшнях оборудовали кабинеты.

— Я забыла, какой зоркий глаз у архитекторов!

— Зоркий и нескромный?

— Вовсе нет! Имеющий глаза да увидит то, что ему показывают, разве не так?

«Так-так, — подумал я. — Значит, есть и то, что не показывают?»

Мадлен разлила сок по стаканам. Октав спрыгнул на пол и подобрался поближе, чтобы обнюхать мои брюки. Запах ему, судя по всему, понравился, и он уселся у меня на коленях. Я знаю, что кошки наделены потрясающей обонятельной памятью, и решил, что Октав меня узнал. Мадлен подтвердила мою догадку:

— Он не с каждым так себя ведет, значит, помнит вас. У вас, наверное, тоже есть кот?

— Кошка. Кларисса.

Мы обменялись мнениями о кошачьей душе, потом Мадлен поинтересовалась моими делами, которые шли вполне прилично, спросила, здорова ли моя матушка — во время своего пребывания в «Ла Дигьер» я упомянул о ней всего раз, — выразила восхищение жизненной силой женщины, которая в свои восемьдесят пять могла дать фору сыну, но даже не упомянула Луи Фонтанена, собиравшегося жениться на госпоже ла Дигьер, и мне пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы не выдать своего нетерпения и любопытства перед лицом восхитивших меня перемен.

В полдень появилась Альбертина.

Я предполагал, что эта женщина хороша собой, но и вообразить не мог, насколько. Высокая, стройная, с прекрасной осанкой, одетая в серое, уравновешенная, спокойная: теперь мне стала ясна затея с Виши и ее триумфальное завершение. Здравомыслящий мужчина такую женщину ни за что не упустит.

— Вы произвели огромное впечатление на Мадлен и девочек, я рада нашей встрече.

Я произнес несколько приличествующих случаю фраз.

— Что тебе налить? — спросила Мадлен.

— Ничего, с твоего позволения.

Посетитель Альбертины — имя его она называть не стала — «угостился» тремя порциями виски.

— Я и сама слегка опьянела.

Я догадался, что речь идет о довольно известном авторе, чей язык взяла на себя труд исправить Альбертина. Он плевать хотел на свой стиль, совершенно полагаясь в этом на Альбертину, при условии, что она не будет вторгаться в смысл. Свернув разговор о писателе-выпивохе, хозяйка дома спросила, как я нахожу «Ла Дигьер».

— Нахожу, что все изменилось в лучшую сторону. Нет, не так: «Ла Дигьер» остался прежним, но его красота больше не скрыта от людских глаз.

— Мы много работали. Антуан воспользовался вашими советами.

Моими советами? Мне казалось, что я ничего никому не советовал, но Альбертина напомнила, как много я рассуждал о XVIII веке, о бывшем тогда в моде художественном убранстве и о различиях в провинциальной и городской архитектуре. Ничего подобного я не помнил, но не удивился: иногда я бываю невозможно болтлив.

— Когда пойдем обедать, я покажу вам большую гостиную, которую вы называете галереей. Думаю, вам понравятся новшества.

Итак, я зван к обеду?

— Само собой разумеется. Мадлен сказала, что вы свободны до понедельника. Я приглашаю вас погостить в «Ла Дигьер».

Воистину, обитатели этого дома умеют читать мысли.

— Это слишком любезно с вашей стороны, — произнес я дежурную фразу.

Но где же муж, где господин Фонтанен?

Вскоре Мадлен нас покинула — ей нужно было проконтролировать своих юных помощниц. Я остался один на один с госпожой… ла Дигьер? Разговор между двумя практически не знакомыми друг с другом людьми мог оказаться утомительным, но она меня очаровала. Эта женщина, чья жизнь, насколько я знал, была весьма трудной, обладала врожденным умением разговаривать с людьми: не помню, о чем шла речь, но я не заскучал ни на секунду. Незадолго до часа дня мы спустились вниз.

Стены большой гостиной очистили от обоев в цветочек и покрасили в серо-голубой, как в коридорах, цвет. Пол, выложенный темной дубовой доской, своим блеском напомнил мне Грутхус в Брюгге. Белые шторы-паруса трепетали на ветру. Комната вновь обрела былое изящество и идеальные пропорции.

Книги, которые мы с Сарой вытаскивали из шкафа, исчезли, но старый «Ундервуд» по-прежнему стоял на полу.

Я снова рассыпался в комплиментах.

Стол на кухне был уже накрыт, и приборов на нем явно прибавилось. Заметил я и другие перемены: кухонную мебель «Поггенполь» или «Мобальпа» — из дерева и нержавеющей стали у дальней стены. Мне очень нравится такая мебель, но она слишком дорогая и ее мало кто может себе позволить. В центре красовалась плита из стеклокерамики, поверхности рабочих столов слева и справа от плиты были широкими, к ним примыкали две раковины, одна — для готовки, другая — для мытья посуды. «Это идея Мадлен», — сказал я себе. Ни одной уродливой вещи — ни тебе красной терки, ни жуткой пластиковой тарелки морковного цвета, все исключительно элегантно.

— Неплохо, да? — спросила Мадлен.