Полная безнаказанность

Мадлен — без особого успеха — попыталась объяснить, что Альбертина не из тех, кто «подает надежду». Вотрен был пьян, унижен и проворчал в ответ, что всегда чувствовал себя недостойным Альбертины. В тот момент в это вполне можно было поверить: выглядел Вотрен неважно. Мадлен относилась к нему очень хорошо и не хотела, чтобы все видели его отчаяние. Она обняла Вотрена за плечи, отвела к себе в комнату, он рухнул на кровать и мгновенно уснул. «Хорошенькое дело! — подумала она, слушая его храп. — А мне-то куда деваться?» — но тут же вспомнила, что Фонтанен проведет ночь у Альбертины и гостевая спальня будет свободна.

— Не знаю, почему, но меня это рассмешило. Наверное, я и сама чуточку опьянела.

Антуан тем временем делал все, чтобы заставить Шарлотту ревновать: среди друзей Фонтанена было несколько молодых женщин, за которыми вполне можно было приударить.

— Я тоже женюсь на деньгах, — сообщил он Шарлотте, но она обезоружила его одной фразой, сказав, что при его сексапильности это будет несложно.

— Ты теперь разбогатеешь, так что не будет причин мне отказывать, — огрызнулся он.

Она весело рассмеялась:

— Итак, ты женишься на мне по расчету, из-за денег?

— Какая разница! Позволь мне сделать тебе ребенка.

— В нашей семье беременность — не повод для замужества.

От зоркого взгляда Адель не ускользнули ни опрокинутое лицо несчастного Вотрена, ни ревность Жерома, ни попытки Антуана за кем-нибудь приударить.

— У них у всех гормоны играют вовсю, — поделилась она с Мадлен. — Свадьбы всегда так действуют на людей?

— Не знаю, — ответила та. — В последний раз я присутствовала на церемонии бракосочетания твоих бабушки и дедушки, и мы были слишком бедны, чтобы праздновать.

— Нотариус, брачный договор, «Согласны ли вы взять в мужья? Поставьте свои подписи…» Мэрия, куча бумажек — ужас, до чего ненатурально, а потом все вдруг расслабляются, начинают неестественно громко хохотать… Один из коллег Шарлотты хотел ущипнуть меня за задницу — в последний момент удержался!

— Нормальная реакция здорового организма, — прокомментировала Клеманс. — Эмоциональный взрыв после общественной церемонии.

— Хочешь сказать — все они думают о том, что сегодня вечером господин Фонтанен «оседлает» бабушку? И это их заводит?

Они уединились на кухне, куда не заглядывали шумные гости.

— Похоже, что так.

Адель задумалась.

— Ты уже занималась любовью? — спросила она Клеманс.

— Думаешь, в нашем семействе, где все всё всегда обо всех знают, такое удалось бы скрыть?

— А ты, Мадлен, когда перестала этим заниматься?

Мадлен откровенничать не захотела:

— А с чего ты взяла, что я, выражаясь вашим языком, завязала?

— Ну, как говорит Клеманс, такое не скроешь. Лично я хочу попробовать. Конечно, не с коллегой Шарлотты. Он слишком старый, а мои ровесники — совсем зеленые. Клеманс, у тебя, случайно, нет на примете какого-нибудь симпатичного парня?

— Чудная мысль! Следующего, кто мне понравится, я приберегу для тебя!

— Главное, — вздохнула Мадлен, — не забудьте о противозачаточных таблетках!

Около часа ночи гости Фонтанена начали разъезжаться, за ними потянулись клиенты Сары — большинству на заре предстояла дойка. Мадлен подала знак, оркестр заиграл Моцарта, и тут все заметили, что новобрачные удалились. Через несколько минут двор опустел.

Мадлен поднялась к себе и нашла Вотрена мирно спящим. Ночь была прохладная, она прикрыла незадачливого влюбленного пледом, вернулась в комнату для гостей, и ее почему-то снова одолел безумный смех.

За завтраком Вотрен не появился. Все решили, что он, чувствуя неловкость за вчерашнее, незаметно ускользнул на рассвете.

В «Ла Дигьер» началась новая жизнь: несколько команд специалистов экстра-класса взялись за крышу, рамы, кустарно вставленные стекла, ободранные обои в коридоре и пустующих комнатах, запущенный сад и разросшийся подлесок. Фонтанен был вездесущ — он с энтузиазмом надзирал, подсказывал, требовал, вел себя то ли как зануда-заказчик, то ли как придирчивый подрядчик. Антуан, само собой разумеется, злился, но умело скрывал свои чувства.

— Понимаете, с самого начала и до самого конца все вели себя по отношению к нему крайне деликатно.

Фонтанен был деловым человеком и счел совершенно естественным распланировать семейный бюджет, для чего обратился к Мадлен, объяснив, что сдержанность Альбертины не позволяет ему обсуждать с ней некоторые вещи. Скорее всего, это неправильно, но он ничего не может с собой поделать. Кроме того, Альбертина так бескорыстна, что он почти стесняется своих денег.

— Сам не знаю почему, но, думаю, с вами мне будет легче.

— Все дело в моем характере: я — женщина практическая, — со смехом отвечала Мадлен.

— Она позволяет мне чинить крышу и приводить в порядок парк — впрочем, слово «позволяет» тут не вполне уместно: я говорю, что хочу это сделать, а она меня благодарит. Но я чувствую — она не пожелает свободно распоряжаться деньгами, которые отныне принадлежат ей на равных со мной основаниях.

Он не постигал природы такого поведения, ведь при предыдущей госпоже Фонтанен все было иначе. Состояние — вот оно, и его нужно тратить, не так ли?