Полная иллюминация

Она заглядывает в окно следующей комнаты. Кабинет? Детская? Точно сказать невозможно. Она отворачивается и поворачивается снова, как будто мига достаточно, чтобы открылась новая перспектива, но комната остается загадкой. Она пытается собрать ее по фрагментам, как мозаику. Недокуренная сигарета, балансирующая на выпяченной губе пепельницы. Влажная тряпка на подоконнике. Клочок бумаги на столе с надписью от руки (почерк совсем как у нее): Это мы с Августиной. 21 февраля, 1943.

Выше и выше…

Но на чердаке нет окна. Она вынуждена заглянуть прямо сквозь стену, что не так уж и трудно, потому что стены тонкие, а телескоп у нее очень мощный. На полу под самым скатом крыши животами вверх лежат мальчик и девочка. Она наводит резкость на мальчика, который с этого расстояния выглядит ее ровесником. И даже из своего далека она различает в его руках Книгу Предшествующих, которую он читает вслух.

А, — думает она, — так это Трахимброд!

Его рот, ее уши. Его глаза, его рот, ее уши. Рука писца, глаза мальчика, его рот, девочкины уши. Она устремляется назад по цепочке причин и следствий, чтобы заглянуть в глаза вдохновению, посетившему писца, чтобы разглядеть губы влюбленного, и ладони родителей вдохновения, посетившего писца, и их влюбленные губы, и родительские ладони, и соседские коленки, и недругов, и возлюбленных их возлюбленных, и родителей их родителей, и соседей их соседей, и недругов их врагов, пока ей не удается убедить себя в том, что это не просто мальчик читает девочке вслух там, на чердаке, а все, кто когда-либо жил на земле, читают ей. И она скользит по строчкам вслед за ними:

Первое изнасилование Брод Д

Первое изнасилование Брод Д случилось в разгар всеобщего ликования, последовавшего за тринадцатым празднованием ежегодного торжества, Дня Трахима, 18 марта 1804 года. По дороге домой от убранной голубыми цветами платформы, на которой она простояла много часов подряд безыскусной красавицей, помахивая русалочьим хвостом, только когда им помахивать полагалось, бросая тяжелые мешки в реку, носящую одно с ней имя, только когда Раввин кивком головы подавал ей сигнал, — к Брод подошел сумасшедший сквайр Софьевка Н, под чьим именем наш штетл теперь обозначается на картах и в мормонских

Мальчик засыпает, а девочка кладет ему на грудь свою голову. Брод хочет читать дальше, хочет закричать: ЧИТАЙТЕ ЖЕ! Я ДОЛЖНА ЗНАТЬ! — но на таком расстоянии им ее не услышать, а ей самой страницу не перевернуть. На таком расстоянии страница — ее невесомое бумажное будущее — неподъемная тяжесть.

Парад, смерть, предложение, 1804—1969

Парад, смерть, предложение, 1804—1969

К МОМЕНТУ, КОГДА моей пра-пра-пра-пра-пра-прабабушке исполнилось двенадцать лет, в Трахимброде не осталось ни одного жителя, который хотя бы раз не предложил бы ей выйти замуж. В их числе: мужчины, уже успевшие обзавестись женами; искореженные старики, спорившие на чьем-нибудь крыльце о том, что могло, а чего не могло случиться несколько десятилетий назад; подростки с безволосыми подмышками; женщины с волосатыми подмышками; а также покойный философ Пинхас Т, который в своей единственной, достойной упоминания, работе «К Праху: из Человека Ты Вышел — в Человека и Возвратишься» доказывал, что теоретически жизнь и искусство могли бы поменяться местами. Брод заставляла себя покраснеть, хлопала длинными ресницами и всем говорила одно и то же: Боюсь, что нет. Янкель считает, что замуж мне пока рановато. Хотя предложение очень заманчивое.

До чего глупые, — это уже обращаясь к Янкелю.

Дождись моей смерти, — закрывая книгу. — Потом выбирай любого. Но только не пока я жив.

Мне никто из них не нужен, — целуя его в лоб. — Они мне не пара. К тому же, — смеясь, — я уже связала свою жизнь с самым красивым мужчиной в Трахимброде.

Кто это? — усаживая ее на колени. — Я убью его.

Щелкая его по носу мизинцем: Это ты, дурачок.

Вот тебе раз. Уж не значит ли это, что мне придется убить себя?