Полная иллюминация

Ей было двенадцать, ему по меньшей мере восемьдесят четыре. Даже если он дотянет до девяноста, прикидывал Янкель, ей будет всего восемнадцать. А он знал, что до девяноста не дотянет. Он скрывал, что слабеет, скрывал, что его одолевают боли. Кто позаботится о ней, когда его не станет? Кто споет ей перед сном колыбельную, кто будет пощипывать ей спинку не как-нибудь, а именно так, как ей нравится, задолго после того, как она уснет? Как она узнает о своем настоящем отце? Может ли он быть уверен, что она не станет жертвой ежедневного насилия – случайного или преднамеренного? Может ли он быть уверен, что она никогда не изменится?

Он делал все, чтобы замедлить свое стремительное угасание. Он старался побольше есть, даже когда есть не хотелось, а в перерывах между едой делать по глотку водки, даже когда чувствовал, что желудок от нее скручивает узлом. Вечерами он совершал долгие прогулки, убеждая себя, что боль в ногах идет ему на пользу, и каждое утро раскалывал по одному полену, убеждая себя, что руки ноют вовсе не от слабости, а от физической нагрузки.

Напуганный участившимися провалами в памяти, он начал урывками записывать историю своей жизни на потолке спальни, используя вместо карандаша губную помаду Брод, которую обнаружил завернутой в носок в ящике ее письменного стола. Отныне первое, что он видел, разлепляя глаза по утрам, было его прошлое, и оно же было последним видением перед тем как ему заснуть. Раньше ты был женат, но она тебя бросила – над конторкой. Ты ненавидишь зеленые овощи – в дальнем углу потолка. Ты Падший – на стыке потолка и дверного проема. Ты не веришь в загробную жизнь – по кругу на свисающей с потолка лампе. Ему так не хотелось, чтобы Брод узнала, до какой степени его мозг стал похож на лист стекла, как он запотел от сумятицы, как мысли соскальзывают с него, как он перестает понимать так многое из того, о чем она ему рассказывает, как он все чаще забывает свое имя, как отмирает в нем по клеточкам, по частям, даже то, что связано с ней.

4:812 Сон о вечной жизни с Брод. Этот сон мне снится каждую ночь. Даже когда наутро я не могу его припомнить, я знаю, что он был, как знают по вмятине, оставленной головой на опустевшей подушке, что ночью рядом с тобой лежала возлюбленная. Мне снится не то, как она стареет бок о бок со мной, а то, как мы вместе неподвластны старости. Она никогда не оставляет меня, я никогда не оставляю ее. Я боюсь смерти, это правда. Боюсь, что мир продолжится без меня, что мое отсутствие останется незамеченным или, хуже того, будет воспринято как естественное продолжение заведенного порядка вещей. Эгоизм ли это? Так ли уж безнравственно мечтать о том, чтобы конец света для всех наступил одновременно с моим? Я не говорю о конце света, который наступит только для меня, я хочу, чтобы глаза всех закрылись вместе с моими глазами. Иногда мой Сон о вечной жизни с Брод на самом деле есть Сон о нашей совместной смерти. Я знаю, что загробной жизни нет. Я не дурак. И знаю, что нет Бога. Ее компания мне там ни к чему, мне важно знать, что моя компания ей здесь не понадобится или не не понадобится. Мне видятся сцены из ее жизни после меня, и я сгораю от ревности. Она выйдет замуж, родит детей и познает то, к чему я так и не смог приблизиться, – все то, что должно было сделать меня счастливым. Конечно, я не могу поведать ей об этом сновидении, но до чего же хочется. Она – единственное, чем я дорожу.