Полная исповедь. Подготовка к таинству Покаяния по наставлениям святых и подвижников благочестия (с объяснением грехов)

Оно похоже на снежинки, несомые ветром, или кружение насекомых в воздухе в летние вечера.

Нашему рассеянному уму необходимо противопоставить ум внимательный, не позволяющий мыслям бродить где попало, в который ничто самовольно не входит и не выходит, но в котором пребывает один Бог и лицо, созерцающее Его.

Вот между этими полюсами — полной рассеянности и полного сосредоточения — и располагаются души в разной степени трудящихся в борьбе с помыслами и ревнующих об умиротворении их.

Присмотритесь еще внимательнее, и вы различите в себе, под этим смятением помышлений в уме, в воле — постоянную заботу об устроении своего быта, которая непрестанно, как червь, точит душу, гонит нас от одного дела к другому, устремляя все вперед и вперед, но всегда оставляя нас недовольными тем, что получили, и после окончания дела предлагающую сотни других дел, будто бы неизбежных.

Эта забота захватывает душу с первых секунд пробуждения от сна, не дает нам ни посидеть на месте, ни поговорить с кем-либо как должно, ни даже поесть спокойно, пока не свалит нас, утомленных, глубокая ночь на отдых, в свою очередь возмущаемый заботливыми сновидениями.

Эта болезнь именуется многозаботливостью, которая снедает душу, словно ржа железо. Ее и поставьте второю чертою того, что происходит внутри нас.

Противоположное этому свойство святых есть безпечалие, которое, впрочем, не есть беззаботность, а смиренный труд, правильный, состоящий в предании себя и своей участи всепромыслительному попечению Божию.

Средину между ними составляет борьба самопромышления с смиренным преданием себя промышлению Божию, при посильном и своем труде.

Посмотрите еще глубже, и вы должны увидеть внутри пленника, связанного по рукам и по ногам, против воли влекомого туда и сюда, однако считающего в самопрельщении о себе, что он наслаждается полною свободою.

Узы этого пленника — пристрастия к разным лицам и вещам, окружающим его, от которых больно отказаться самим и болезненно расстаться, когда их отнимают. Как рыба, попавшаяся на крючок, может плавать не дальше того, сколько позволяет леска, или как птица в клетке может летать и ходить не дальше пределов клетки, так и пристрастия оставляют душе столько же свободы. Чем больше пристрастий, тем меньше круг свободы.

А бывает, что пристрастный ко многому тварному связан так, что не в силах сделать движения без того, чтоб не причинить себе боли — как запутавшийся в колючем кустарнике не может двинуть ни рукой, ни ногой, ни вырваться из колючек, не поцарапав руки, ноги или же не порвав одежду.

Это поставьте третьей чертой нашего внутреннего состояния — пристрастность. Противоположное ему свойство святых есть отрешенность от всего, свобода сердца, внутренняя независимость. Средину между ними составляет работа над освобождением сердца от пристрастий.

Расхищение ума, многозаботливость и пристрастность — это еще не все наше внутреннее состояние. Хоть они и внутри, но все еще витают как бы на поверхности сердца. Присмотримся же внимательнее к этому сердцу и прислушаемся к тому, что там внутри.

Сейчас мы похожи на путника в горах, который вышел к глубокой пещере, вход в которую прикрыт разросшеюся травою. Приложив ухо, он слышит из мрака шипение змей, рычание и скрежет зубов диких зверей. Это и есть образ нашего сердца.

Наблюдали ли вы за движениями сердца? Попробуйте сделать это, хоть недолго, и смотрите, что там делается: случилась неприятность — рассердились; встретили неудачу — опечалились; попался враг — загорелись местью; увидели равного себе, который занял высшее место, — начинаете завидовать; подумали о своих совершенствах — заболели гордостью и презорством. А тут еще и человекоугодие, тщеславие, похоть, сластолюбие, леность, ненависть и прочее — одно за другим поражают сердце, и это только за несколько минут. Все это исходит из сердца и в сердце же возвращается.

Один из подвижников, внимательных к себе, созерцал сердце человеческое полным ядовитых змий, то есть страстей. Когда загорается какая-либо страсть — это то же, как бы змий выходил из сердца и, обращаясь на него, уязвлял его своим жалом. И когда высовывается змий — больно, и когда жалит — больно... Ужаливая, он питается кровью сердца и тучнеет; тучнея, делается более ядовитым и злым и еще более тиранит сердце, в котором живет.

Так бывает не с одною только страстию, но со всеми, а они никогда не живут поодиночке, а всегда все в совокупности, заслоняя, но не истребляя одна другую.

Таково сердце человека, работающего греху, кто бы он ни был.

В противоположность этому, сердце святых свободно от страстей или украшается безстрастием. В средине стоят борющиеся со страстьми и похотьми под знамением подвигоположника Господа, в Его всеоружии.

Вот что скрывается во мраке нашего внутреннего состояния, в нашем сердце и уме.

Внутреннее изменение нашего сердца, перелом, зависит только от нас. Во внутреннее святилище сердца никто из посторонних не может войти: там все решает сам человек со своею совестью и сознанием.