Полная история христианской церкви

Господь благословил труды юношей, и они скоро стали лучшими учениками. Не было между ними суетного соперничества; каждый из них радовался успехам друга больше, чем собственным, и всегда с радостью уступал другому первенство. Василий отличался глубиной ума и способностью к философским наукам; Григорий больше всего любил словесные науки, чувствовал в себе дар слова и развивал эту силу, как орудие для служения Христу. «Еще не опушились мои ланиты, — писал он, — как мною овладела пламенная любовь к словесным наукам; я старался обогатить себя внешней ученостью с тем, чтобы употребить ее в пособие истинного просвещения, дабы знающие одно пустое витийство, состоящее в звучных словах, не превозносились и не могли опутать меня своими хитрыми умствованиями».

«Словом владею я, как служитель Слова, — говорил он впоследствии, когда уже стал главным проповедником, — никогда добровольно не хотел бы пренебрегать этим богатством, которым дорожу и утешаюсь более, чем другие утешаются сокровищами мира».

После пятилетнего пребывания в Афинах Василий возвратился на родину; Григорий же занял в Афинах место учителя красноречия. Василий уже не застал в живых своего отца. Ему предложили его место в училище, но Василий отказался. Он еще не определил свой жизненный путь: хотел посетить Палестину и Египет, посмотреть, как живут отшельники, о которых он много слышал. Прежде всего, он желал креститься. В Кесарии принял он от епископа Диания Святое Крещение и степень чтеца, затем проехал в Иерусалим, где благоговейно поклонился гробу Спасителя. Потом посетил подвижников. Их пример сильно подействовал на него. Пустынная жизнь, посвященная молитве и трудам, показалась ему самым благоугодным и счастливым путем. Возвратившись, он поселился в уединенном, прекрасном месте близ реки Ириса, недалеко от той обители, где жили его мать и сестра. В уединении и тишине он предавался молитве и учению. Но скоро вокруг него стали селиться подвижники. Василий не чуждался их, а принимал радушно и с любовью. Он предпочитал общежитие отшельничеству, находя, что в общежитии удобнее соблюдается заповедь о взаимной, братской любви, и эту любовь он проповедовал и словом и делом. Так устроилась обитель под управлением Василия. Он звал к себе своего друга, красноречиво описывая ему прекрасную местность, которая окружала его: «Бог открыл мне жилище по сердцу, такое, о каком мы мечтали на свободе. Это высокая гора, покрытая темным, густым лесом, орошаемая с северной стороны светлым потоком; у подошвы ее прекрасная долина, изобильная ручьями; лес ограждает ее отовсюду, как крепость, и делает из нее почти остров, два глубокие оврага разделяют ее на две части; с одного края низвергается водопадом река, с другой непроходимая гора заграждает путь; один только есть исход, и мы им владеем. Обитель наша на высоте, так что вся долина и река, по ней текущая, перед глазами и отраден вид сей, как вид берега Стримона; я не встречал ничего прекраснее».

Григорий к этому времени уже оставил Афины и принял Святое Крещение. И его привлекала подвижническая жизнь. Ему хотелось поселиться близ друга, но обязанности удерживали его в Назианзе. Престарелые родители были одни. Отец тяготился делами и заботами, лежавшими на нем, и нуждался в помощи сына. Григорий пожертвовал собственными склонностями и старался быть полезен родителям. Он стал управлять имением отца. Ему пришлось надзирать за сельскими работами, заботиться об уплате податей, препираться с судьями. Эти занятия и новый образ жизни не нравились ему, но он был убежден, что угождает Богу, помогая родителям, и потому трудился с усердием. «Услуживая родителям, я думал исполнить угодное Тебе, Царь мой Христос, — писал он, — ибо Ты даруешь смертным детей, дабы они имели за них себе помощь, и ими, как жезлом, подпирали свои дрожащие члены».

Только изредка посещал он Василия в его прекрасной пустыне, и эти посещения были великой отрадой для обоих друзей. Они вместе молились, работали, сажали деревья, изучали Священное Писание, составляли правила иноческой жизни. Дни, проведенные таким образом, вспоминались потом Григорием с восторгом и сожалением. «Кто возвратит мне наши молитвы и бдения, — писал он впоследствии Василию. — Кто возвратит мне мир и единодушие братии, изучение Божественных Писаний и тот свет, который мы обретали в них при руководстве Святого Духа? Кто возвратит мне ежедневные занятия наши — ломание камней, насаждение и поливание деревьев? Будь со мною духом, и помогай мне преуспевать в добродетели. Утверждай меня молитвами своими в добре, которое мы приобрели вместе». Между друзьями установилась переписка, до нас дошло много их писем.