А. Л. Сумарокова, будущих историков князя Щербатова и Болтана, Федора Мамонова, П. С. Свистунова и так далее. Участие этих лиц в масонской ложе является верным доказательством того, что в конце царствования Елизаветы масонство начало укореняться в русской почве, давая готовые формы для идеалистических стремлений, пробуждавшихся тогда в сердцах лучшей части молодежи.
Путь, приведший к масонству наиболее значимых представителей русской общественной мысли, был у всех практически одинаковым: все они прошли через вольтерьянство и испытали на себе муки вызванного им душевного разлада, в силу чего бросились искать спасения в масонстве. Таков путь Елагина, «прилепившегося к писателям безбожным, спознавшегося со всеми аферистами и деистами», которые, «пленив сердце его сладким красноречия ядом, пагубного яда горькую вливали в него отраву». Таков путь Новикова, находившегося «на распутье между вольтерьянством и религией» и не имевшего «точки опоры или краеугольного камня, на котором он мог бы основать душевное спокойствие». И таков путь Лопухина, только что закончившего перевод главы из Гольбаха и в порыве «неописуемого раскаяния» вдруг предавшего огню свою красивую тетрадку.
Никто из поименованных, конечно же, «никогда не был постоянным вольнодумцем», но первое впечатление от чтения безбожных «ансиклопедистов» было столь ошеломляющим, что даже самые осторожные восторженно и целиком принимали новую «веру». Однако этот переход от старой веры к новой совершался слишком стремительно, чтобы можно было говорить о том, что он прочен и окончателен. Очень скоро заговорила совесть, и при добросовестном анализе своих мыслей и чувств молодое поколение приходило к тяжкому сознанию полного внутреннего разлада.
Здесь-то и пришло на помощь «дремлющее» масонство с его мистической религиозностью и «нравственными преподаяниями», с его «древним любомудрием» и «истинной наукой»; в нем-то и нашла успокоение смущенная вольтерьянством русская душа, обретя в «ордене» тот краеугольный камень, «на коем основать мыслимо спокойствие души». Более того, личная трагедия привела лучшие русские умы к сознанию общественной опасности и сделала их истинно интеллигентными работниками, боровшимися против общественного бедствия «злонравия», избрав себе орудием религиозно-идеалистическую философию масонства.
Вот с этого-то момента масонство в России, несмотря на его иноземное происхождение, иноземные формы и даже содержание, становится по-настоящему русским масонством, ибо оно оказывается согретым русским духом проснувшегося национального самосознания, а потому по всей справедливости может быть названо первым идеалистическим течением русской общественной мысли.
Несмотря на то что краткое царствование Петра III было временем достаточно благоприятным для распространения масонства (ибо Петр, благоговевший перед Фридрихом, в подражание последнему оказывал явное покровительство вольному каменщичеству: подарил дом ложе «Постоянство» в Петербурге и, по преданию, сам руководил масонскими работами в Ораниенбауме), однако в то время в русском обществе еще не было надлежащей почвы для широкого развития масонских идей, так как отсутствовало самое важное и необходимое для этого условие – объединенная общими духовными интересами русская интеллигенция. Тенденция к ее появлению только-только наметилась в конце предшествующего периода и лишь в начале царствования императрицы Екатерины получила первый мощный импульс к своему развитию.
Второй период: масонство нравоучительное
Первые десять лет с начала нового царствования масонство развивалось сравнительно медленными темпами, хотя уже в это время наблюдались некоторые признаки стремления к более прочной организации ордена путем сношений с Германией. Так, основанная в 1762 году ложа «Счастливое согласие» получила признание и покровительство со стороны берлинской ложи. В это время в Европу проникли так называемые «высшие степени», и это движение немедленно отразилось и в России. Непосредственно после появления в Германии движения неотамплиеров немецкая его форма под именем «Строгого наблюдения» была введена и в Петербурге.