Самой важной и интересной частью «Книги конституций» является глава «О Боге и религии», в которой приводятся обязанности франкмасона и которая отражает культурную и политическую физиономию английского масонства того времени. «Масон по самому положению своему, – гласит пункт № 1 „обязанностей”, – обязуется подчиняться законам морали; если он верно понимает наше искусство, он никогда не станет ни тупоумным атеистом, ни неверующим вольнодумцем. Но хотя в древние времена масонам полагалось придерживаться религии страны своего проживания или нации, к которой они принадлежали, ныне представляется более целесообразным обязать их верить только в то, с чем согласны все, оставляя свое особое мнение при себе, то есть быть людьми благими и праведными, наделенными честью и честностью, какие бы конфессии и убеждения они ни исповедовали; тем самым масонство становится центром союза и средством установления подлинного дружества между теми, кого в силу необходимости разделяют огромные расстояния» 8
.Тем же настроением проникнуты и параграфы о гражданских обязанностях масона: «Масон является мирным подданным гражданской власти, где бы ни приходилось ему жить и работать. Он не примет участия ни в каких замыслах против мира и блага народа» (пункт № 2). В ложах запрещались всякие религиозные, национальные и политические споры: «Как масоны мы принадлежим лишь к упомянутой выше всеобщей религии и, заключая в своей среде людей всех языков, племен и наречий, объявляем себя врагами всякой политической распри» (пункт № 6). (Под «всеми племенами», разумеется, имелись в виду лишь народы британской империи, поскольку никакого иного смысла это выражение в то время нести, конечно, не могло.)
В июне 1722 года к государственному секретарю лорду Таунсенду явилась депутация лондонских масонов, чтобы уведомить его о предстоящем годичном собрании Великой ложи и по этому случаю лишний раз засвидетельствовать свою безусловную лояльность и преданность престолу. «Его Сиятельство, – рассказывала об этом событии газета „Лондон джорнэл” от 16 июня 1722 года, – отнесся к депутации благосклонно и заявил, что франкмасоны могут спокойно продолжать свою деятельность, пока в ней нет ничего более опасного, чем старые масонские тайны, носящие, очевидно, самый невинный характер».
Единственным общественно значимым видом деятельности масонства была благотворительность, унаследованная новым масонством от старых ремесленных гильдий, обязанностью которых всегда была забота о нуждающихся «братьях».
Несмотря на столь мирный и, в целом, чуждый политике характер деятельности, в английском масонстве, как, в принципе, в любой партии или организации закрытого типа, будь она хоть политической, хоть религиозной, начали наблюдаться и тенденции все более радикального плана: вместе с титулованной знатью в лондонские ложи проникла «крамола». Еще Филалет в своем предисловии к трактату «О долговечных людях» предупреждал масонов против ложных «братьев» и «святителей раздора, живущих в доме», а Андерсен, со свойственной ему осторожностью, пытался разрешить это затруднение с помощью компромисса. «Если кто-либо из членов ложи окажется в числе мятежников против государства, – гласит параграф „О гражданских обязанностях”, – он, конечно же, не может рассчитывать в своей политической деятельности на поддержку со стороны братьев, которые могут лишь пожалеть его как человека, оказавшегося в несчастье. Но если он не уличен ни в каком ином преступлении, то пусть даже братство, в силу своей преданности государству и во избежание неприятностей со стороны правительства, заявляет о своем несогласии с ним, он, тем не менее, не может быть исключен из ложи, так как связь его с нею нерасторжима».
В числе первых «мятежников против государства» вскоре оказался не кто иной, как сам герцог Уартон – гроссмейстер Великой ложи. Впрочем, избрание его гроссмейстером произошло при не совсем обычных условиях. Андерсен во втором издании «Книги конституций» (1738) рассказывает об этом событии так: «Когда подошел конец срока полномочий лорда Монтегью и влиятельнейшие масоны подняли вопрос о продлении их еще на один год, лорд Уартон самовольно созвал общее собрание под председательством старейшего мастера, и оно без соблюдения установленных церемоний объявило его, Уартона, гроссмейстером. Не желавшие нарушения устава отказались признать действительность этих выборов, и только после того как сам герцог Монтегью созвал Великую ложу и выборы, уже по правилам устава, были проведены вторично, авторитет нового гроссмейстера был признан всеми». Но «мятежный» герцог на этом не успокоился. В июне 1723 года он стал издавать оппозиционный листок «Истинный британец», направленный против Ганноверской династии, вступил в деятельные сношения с заграничными якобитами, а спустя два года эмигрировал из Англии и, приняв за границей католичество, стал открытым сторонником Стюартов. В 1731 году он закончил свои дни монахом одного из испанских монастырей.