Полная история рыцарских орденов в одной книге

Го д воздержания и смирения – и вот уже два брата отводят будущего рыцаря в особую комнату при церкви. Церемония – строгая, никаких излишеств. Вступающий трижды просил хлеб, воду и одеяние Дома. Потом его два раза подвергали строжайшему допросу. Клятва на Евангелии – и те же вопросы задавались в последний раз. Теперь путей к отступлению не было. Новому рыцарю оставалось произнести обеты и поцеловать командора за радушный прием – пока капеллан читал Ecce quam bonum. Посторонние на церемонию не допускались, допрос новобранца был сродни церковной исповеди – только так можно было узнать о нем истинную правду. Пройдет немного времени – и тайну, которой тамплиеры окружали прием в Орден, поставят им в вину. А пока… Пока командор повелевает новому рыцарю сесть у себя в ногах. Звучат первые наставления: «Дорогой брат, Господь вас привел к исполнению вашего желания и поместил вас в сие прекрасное общество, каковым является рыцарство ордена Храма, а посему вы должны очень остерегаться, чтобы не совершить ничего, из-за чего вам придется его потерять, от чего храни вас Бог…»

После этого нового тамплиера приглашали в трапезную, где отныне ему «…вместо невежественных жестов следует испрашивать тихо, не возбуждая всеобщего внимания… со всяческим смирением и почтительной покорностью, как говорит Апостол: Вкушай хлеб твой в молчании, и псалмопевец должен вас вдохновить, когда он говорит: Положил я печать на уста мои, решил не согрешать языком, запечатал свои уста, дабы не сказать ничего дурного». Трапезную (ее тамплиеры называли палатами) все та же Марион Мелвиль увидела так: она «была просторным залом с изогнутым сводом, поддерживаемым колоннами. Стены увешивались военными трофеями, коими тамплиеры украшали и свои церкви: мечи, шлемы с золотыми и серебряными узорами, разрисованные щиты, золоченые кольчуги, захваченные у врага. Оруженосцы расставляли вдоль стен столы и перед обедом покрывали их скатертями из холста; пришедшие первыми усаживались спиной к стене, прочие – лицом. Особые места были отведены только для магистра и капеллана монастыря. Плиты пола посыпали тростником, как во всех замках, и, несмотря на запрещение тамплиерам охотиться, не было недостатка в собаках, лежащих под столами, которым, как и кошкам, не разрешалось давать остатки еды, предназначенные для бедных».

Как и братья-госпитальеры, милостыню в виде остатков еды храмовники раздавали щедро. Кроме того, рядом с рыцарями каждый день трапезничали четверо бедняков, получая пищу наравне с ним. Их число увеличивалось до пяти, если за столом сидел сам магистр. Пайка погибшего брата сорок дней отдавалась неимущим. «А еще в Доме было отдано распоряжение, чтобы братья, когда их обносят мясом и сыром, отрезали себе кусок таким образом, дабы и им было достаточно и – насколько возможно – кусок оставался красивым и целым, – рассказывает Иоанн из Вюрцбурга. – И сие было установлено, дабы кусок выглядел поприличнее, чтобы можно было отдать его какому-либо застенчивому бедняку, а бедняку было пристойнее принять его…» Каждый мог предложить часть своей порции соседям, «которые находятся рядом с ним на расстоянии не более его протянутой руки; и всегда тот, у которого самое лучшее, должен предложить тому, у кого самое худшее». Что ж, братство – не просто слово. А если покинет его рыцарь без дозволения – должен будет стать у входа и, преклоняя колени пред каждым, день и ночь молить о милосердии. Лишь тогда попечитель о бедных сообщит капитулу, о судьбе брата-отступника… С обнаженным торсом, с веревкой вокруг шеи явится он перед собранием. И лишь после покаяния, возможно, получит назад орденскую одежду…

Одну из подобных историй сохранили древние хроники. «Брат Пон де Гюзан покинул Дом в Провансе и женился, а по истечении некоторого времени его жена умерла, и он попросился заново вступить в Дом. Братья ему сказали, что он был их братом и что не может вернуться в Дом, не покаявшись сначала. И Пон де Гюзан ответил, что он никогда не приносил ни обета, ни обещания, а на самом деле он ехал в Святую Землю и захворал на корабле, и попросил быть принятым в Орден, и на него набросили плащ, как если бы он был мертв; но впоследствии он жил как брат и стал туркополом монастыря. А потом он решил, что его ничто не удерживает в ордене Храма, и снял свой плащ, и вернул все, что должен, следуя обычаям, и ничего не унес, а теперь он хотел бы быть братом.

Братья ответили, что он должен считаться братом по церковному праву, как если бы он принес обет и обещание, потому что прожил так долго в нашем Доме. И он был приведен к покаянию в год и день, и выполнил свое покаяние, и вернулся в Дом…»