Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

— Дорогой мой, — сказал он, — не так давно в предместье Митчинг-Хилл я с полным успехом сыграл не только специалиста по птичьим когтям, но и мистера Роддиса, арендующего коттедж «Кедры», и мистера Булстрода, жителя тех же мест. До сих пор себе не прощу, что не сыграл попугая, он бы мне очень удался. Нет, я не запутаюсь. Введите меня в дом, о прочем не беспокойтесь.

На сей раз Билл понял все, но лучше ему не стало, словно он случайно схватил тигра за хвост.

— Дядя догадается, — предположил он.

— Вы его боитесь?

— Да. Очень.

— Больше, чем младенцев?

Билл окончательно растерялся.

— Что же вы собираетесь делать? — спросил он. — Назоветесь Джонсом или Робинсоном?

— Нет, не Робинсоном. Сейчас это не годится. Судья такого конкурса — это вам не кот начхал. Я буду Брабазоном-Планком. Приятно сыграть старого Зада, и сюжет прекрасный. Ваш бывший начальник путешествует по Англии, вы его случайно встретили и, конечно, пригласили. Он же, услышав о конкурсе, просил о великой чести. Дело в том, что он без памяти любит детей. Нет, Билл Окшот, Балбесу не выкрутиться. Планк не кто-нибудь, Планк — знаменитость. Если вы спросите, что я думаю об этом замысле, я вам отвечу, что он идеален.

Рыбьи глаза страдальца немного посветлели. Конечно, он боялся, как бы его благодетель чего-нибудь не натворил, но еще больше боялся он остаться без помощи. Когда преподобный Обри Другг увидел сорока трех матрон с сорока тремя на редкость мерзкими младенцами, он побледнел, хотя не ведал страха и мог усмирить даже ревностных прихожанок.

— Ладно! — воскликнул Билл. — Пошли. А вообще-то здорово.

— Пошли, — согласился граф. — Возьмите чемодан.

Когда они подходили к воротам (граф — задумчиво, Билл — оживленно), они услышали шум машины. Билл оглянулся и стал буро-лиловым.

— Это дядя, — сказал он. — Может, мы…

— Стыдитесь, Билл Окшот, — прервал его лорд Икенхем, всегда готовый подбодрить в час опасности. — Это слабость. Лучше крикнем ему: «Э-э-э-э-эй!»

3

Сэр Эйлмер провел в Икенхеме четыре минуты, и каждая из них была ему неприятна. Иногда говорят, что человек побывал в огненной печи. Здесь уместней сказать, что он побывал в морозильнике.

Если вы хотите, чтобы дворецкий позволил вам искать фотографии в незнакомом доме, вы непременно сочтете его холодноватым; а Коггз и сам по себе был холоднее среднего. Этот солидный мажордом, похожий отчасти на луну, отчасти на треску, глядел прямо в душу. А всякий, кому глядела в душу треска, останется недоволен.

Коггз не заподозрил пришельца в интересе к ложкам — но как бы и заподозрил. Промолвив: «Нет, сэр, не могу», он отступил в темноту дома и захлопнул дверь.

Когда мы говорим «захлопнул», мы имеем в виду, что она хлопнула, едва не прищемив баронету усы.

Вынести это нелегко, если ты привык к повиновению, и мы не удивимся, что сэр Эйлмер не обрадовался крику «Э-э-э-э-эй!». Если бы в эти мгновения его увидел туземный вождь, он бы воззвал к своему божеству и полез на дерево.

Лорд Икенхем был покрепче вождя. Он вышел на дорогу и воскликнул:

— Балбес!

Сэр Эйлмер больше удивился забытому прозвищу, чем тому странному факту, что кто-то встал перед машиной. Он затормозил, приник к ветровому стеклу, но не узнал незнакомца, хотя понял, что перед ним школьный товарищ, и пожалел, что не решится его переехать.

Собственно, он и не смог бы, ибо таинственный друг детства стал одной ногой на подножку и приветливо похлопал его по плечу.

— Балбес, — с мягким укором сказал он, — ты меня совсем забыл.

Сэр Эйлмер спорить не стал, мучительно гадая, кто же перед ним.

— Да, — сказал незнакомец, — быстротечна юная дружба. Что ж, помогу тебе. Я Планк.

— Планк?

— Брабазон-Планк, — вмешался Билл, ободренный тем изяществом, с каким вел беседу его сообщник. — Начальник нашей экспедиции.

— Не верь ему, Балбес, — возразил пятый граф. — Номинально — да, это так. Но истинный начальник — он сам, Билл Окшот. Душа экспедиции! Кто отдавал больным свою долю воды, презирал кайманов, подбодрял собратьев, когда они страдали, что не переоделись к обеду? Стальной Билл. Можешь гордиться племянником.

— Планк? — задумчиво произнес сэр Эйлмер. — Ерунда!

— Почему?

— У него огромный зад.

— А, понимаю! Да, помню, был какой-то зад. Но я принимал «Грацию». Попробуй, а? Не помешало бы.

Сэр Эйлмер хрюкнул, и не слишком приветливо. Ему не хотелось вспоминать прекраснозадого Планка.

— В жизни бы не узнал!

— И я бы тебя не узнал, если бы не Билл Окшот. Вот, например, были у тебя усы?

— А что ты тут делаешь? — осведомился сэр Эйлмер.

— Путешествую.

— Вот что! Ну, Бог в помощь. До свидания.

Лорд Икенхем мягко улыбнулся.

— Не беспокойся, — сказал он, — я у тебя погощу.

— Что?

— Билл Окшот уговорил. Я все не решался, но тут обнаружилось, что у вас будет конкурс детской красоты. Да я бы ради него прошел пятьдесят миль! Шестьдесят. Чего там — все сто. Буду судьей.

Сэр Эйлмер поджался, словно тигр, у которого из-под носа утащили индийского крестьянина. Лицо его, и так малиновое, налилось царственным пурпуром:

— Судьей?!

— Да. А что?

— Я не позволю!

Лорд Икенхем умел быть и твердым.