Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

Тем острее радость, с какою менестрель настраивает лютню, чтобы запеть о несчастливом свинаре.

Никто не страдает так, как жаждущий, который не может выпить. После беседы с сэром Грегори он страдал все больше и больше. Нельзя сказать, что он прошел всю гамму чувств, ибо чувство у него было одно — мрачное отчаяние. Хотя он ни в чем не походил на Китса, просто поражает, насколько согласна их мысль. Китc, облизывая губы, стремился к Иппокрене, Джордж Сирил — к пиву, лучше бы с капелькой джина. За этим эликсиром и приходил он в «Герб Эмсвортов», «Гуся и Гусыню» и прочие заведения, которыми так гордился Маркет-Бландинг.

Однако всюду его поджидала беда. Ему предлагали лимонад, оранжад, сарсапариллу, фруктовый сок и даже молоко, но не напиток, столь успешно смывающий былую боль, грядущий страх. Никто и ни за что не давал субстанций, которые заинтересовали бы Омара Хайяма.

Но свинари, как известно, не сдаются. Вам кажется, что вы обошли их, обхитрили, сломили, а их живой разум не спит и находит выход. Именно это случилось с Джорджем Сирилом. Он бы и сам не сказал, когда пришла мысль о достопочтенном Галахаде, но она пришла, словно свет засиял в ночи. Мрачное отчаяние сменилось пламенной надеждой. Вдали замерцал счастливый конец.

Хотя в Бландингском замке Бурбон и Трипвуд почти не встречались, свинарь знал многое о младшем сыне. Он знал, что Галахад — человек добрый и терпимый, а главное — с мало-мальски пристойных лет следящий за тем, чтобы ближний не страдал от жажды. Откажет ли он другому, пусть незнакомому, если у того почернел язык? Навряд ли; во всяком случае, думал Джордж Сирил, попробовать надо.

Что свинарь думает, то он и делает. Пообедав и оставив хозяина в кабинете с чашкой кофе, он сел на велосипед и выехал в благоуханный сумрак.

Приняли его плохо. Бидж, никогда его не любивший, был подчеркнуто сух, словно к нему явились воинства мидян.

В отличие от него Джордж Сирил сиял и лучился. В отличие почти от всех он не боялся дворецкого. Много раз в «Гербе Эмсвортов» он сравнивал его с чучелом в манишке.

— Эй, друг, — сказал он, хотя в это и трудно поверить, — где мистер Галахад?

На высокогорных склонах у Биджа образовался лед.

— Мистер Галахад в янтарной комнате, — сурово вымолвил он, — со своим семейством.

— Ну, а ты его вытащи, — сказал несломленный Джордж Сирил. — Поговорить надо.

2

Однако Бидж знал не все. Галли побывал в янтарной комнате, но ушел оттуда на террасу, где и сидел с Моди. Наблюдатель, попади он туда, заметил бы, что они неспокойны. Казалось бы, вспоминай старые добрые дни, а они молчали и думали.

Возможно, есть на свете кроткие, ангельские женщины, которые скажут о человеке, бросившем их прямо в церкви: «Ну что поделаешь, молодость!..» — но Моди была иной. Обида сжигала до сих пор ее пылкую и гордую душу. Годами копила она то, что надо бы сообщить вероломному Табби, и сейчас горевала, что он так близко, а встретиться с ним нельзя. Попросить, чтобы ее отвезли на машине в Матчингем-Холл, — неудобно; тащиться туда в такую жару — невозможно.

Как всегда, замок был битком набит страждущими душами, но и среди них душа Моди Стаббз занимала не последнее место. Можем мы объяснить и настроение Галли. Когда невеста Парслоу — в доме, кузина — у Императрицы, а свинарь, потирая руки, распевает: «Ио-хо-хо, и бутылка «Грации»!», — никто не сохранит веселья. Прибавьте трагедию Пенни Доналдсон и симпатичного Вейла, и вы поймете, почему Галахад был сам не свой.

Долго ли они молчали, мы сказать не беремся. Чары разрушил лорд Эмсворт, вышедший на террасу с таким видом, словно он кого-то ищет. Так оно и было — высмотрев Моди, он решил поговорить с ней без присмотра. Казалось бы, чего лучше? Спокойно восходила луна, благоухали ночные цветы, лорд Воспер, не только игравший в теннис, но и любивший при случае спеть, оглашал окрестности чувствительной песней, а лорд Эмсворт ощущал, что самое время потолковать с Моди.

С тех пор как брат на этой самой террасе представил его вдове покойного Стаббза, странные чувства шевелились в его сердце. Двадцать лет он только и делал, что избегал женщин. Конечно, совсем не избежишь, они вечно откуда-то берутся, но прыть он обрел и с большим успехом исчезал, как нырнувшая утка. Близкие давно смирились с тем, что девятый граф — не дамский угодник, а если дама захочет от него вежливости, пусть пеняет на себя.

Однако к Моди его просто тянуло. Ему нравилась ее внешность; нравилась и душа — так и просится слово «влечение». Поймав ее взгляд, он чувствовал, что она говорит: «Подойди ко мне», — и мысль эта, как ни странно, казалась ему на редкость удачной. И вот он вышел на террасу, чтобы немного потолковать.

Но разве дождешься совершенства? Терраса была, мало того — в лунном свете; была и Моди в нем же, но был и Галахад, увидев которого, граф проблеял: «О… а… э…»

— А, Кларенс! — сказал Галли. — Как дела?

— Славно, славно, — отвечал лорд Эмсворт, исчезая в замке, словно фамильный призрак, которому не понравилось отведенное ему место.

Прекрасная Моди очнулась.