Полночь: 12:09

В этом мире все мы улыбались.

В этом мире все мы улыбались....

Я закончила четверостишия, аккуратно выводя буквы с фирменными завитушками. Они мне чрезвычайно сильно понравились. Я улыбалась, рисуя завитки теперь уже вокруг стихотворения.

Вдруг лист исчез. Его кто–то выдернул из моих рук.

– Так–так, юная мадам, вы вообще слушали мою лекцию?

– Я..я.. я переписала все, что было на доске… – начала было я, но не успела продолжить.

– Писать стишочки может каждый дурак, а ты попробуй разобрать цвета по цветотипам! Если считаешь себя умней всех, то собирайся и уходи с курса. Все равно твоя болтовня только мешает!

Я нахмурилась.

– Но я ведь переписала все, что вы говорили. Эти четверостишия я писала пока..

– Ты мне дерзишь!? Посмотри на себя! Наглая глупая девчонка! Вон из моего кабинета!

В этот раз я промолчала, но осталась сидеть на месте. Она застала меня врасплох и я просто не ожидала такой агрессии.

– Ну чего ты ждешь, особого приглашения?!

– Не совсем понимаю вашего недовольства, – снова начала я. – Я ведь молчу и не мечтаю…

– Хватит! Вон из класса! Пока ты не выйдешь, лекция не продолжится. А это значит то, что всем придется задержаться на перерыве.

Вся аудитория застонала. Рядом на сидении Мария сжалась в комок, пытаясь стать невидимкой. Она молчала и смотрела на меня так, как будто я сделала что–то ужасное. Она меня осуждала.

Я не спеша сунула вещи в сумку и не глядя на Мари вышла из аудитории. Мои уши горели. Мне было ужасно обидно. Не потому, что меня выгнали из аудитории – это как раз я могла понять так или иначе. Меня расстроило то, что Мария не сделала даже попытку выйти со мной. Она не попыталась оправдать меня перед всеми, поддержать.

Бросив сумку на подоконник, я села рядом. Темный коридор стал казаться еще темнее. Ну что же, мрачно подумала я, теперь я могу написать еще один стих и не быть осмеянной. Везде есть плюсы. Марию в глубине души я уже простила. Разве можно было обижаться на свою лучшую подругу.

Вечер выдался теплый. По меркам марта даже невероятно теплый. Столбик температуры не падал больше 5 градусов. Для Сибири эта погода была просто подарком. Обычно, в марте, в этой части континента бушевали метели, как будто зима сопротивлялась, отказываясь сдавать свои позиции.

Сейчас же, тихо падал снег, однако он таял, едва касаясь поверхности. По оврагам еще громоздились кучи старых серых сугробов, грубо затолканных туда специальной техникой, отчего прохожие то и дело постоянно натыкались на подтаявшие лужи.

Мы вернулись с курса в комнату Марииной тети. Они жила в маленькой душной коммуналке. Не знаю, почему мы решили, что это станет хорошей идеей: жить в одной маленькой комнатке с Марииной теткой. Тетей Натальей, если быть точнее.

Личность тети Натальи следует описать как следует. Начать стоит так: тетя Наталья была достойным представителем всех жителей коммуналок. Она была невероятно худой, с неизменно полной кружкой жженого растворимого кофе, скорее всего Nescaf'e, который заваривают особым способом: на пять чайных ложек кофе пару грамм сахара и никакого там лимона или молока. Только кофе, только хардкор.

Мне казалось, что кофе был ее религией. Она поклонялась ему, пила его на завтрак, обед и ужин, совершенно не закусывая едой. Ее сальные волосы, растянутая майка и вытянутые джинсы дополняли картину. Каждое утро, даже тогда, когда мы гостили у нее, тетя Наталья сидела на табурете, поджав под себя одну ногу, пила кофе и обязательно курила сигарету. Клубы дыма делали нашу маленькую комнатку на двенадцать квадратных метров еще меньше.

Тем вечером, когда все произошло, она как всегда сидела за столом, покуривая сигарету, и учила нас жизни.

– Вот вы еще дурехи, – скрипела она – Просто посмотрите на себя! Мария ты ведь такая красивая, а одеваешься в старую драную куртку. Даже Илонка и то выглядит лучше!

Меня неприятно кольнула шпилька тети Натальи. На тот момент наша с Марией одежда мне казалась самой прекрасной на всем свете. Ведь уезжая на этот дурацкий курс мы надели самое красивое, что было в наших шкафах. Мои родители жили небогато: небольшой домик в далекой деревеньке, где до ближайшего кладбища было намного ближе, чем до магазина. Зато у нас были всегда свежие выращенные собственноручно овощи и соки, варенья, соленья и прочие блага личного участка.

Жизнь Марии складывалась хуже, чем моя. Ее мать с отчимом уехали на заработки на север континента, оставив детей с бабушкой. Их дом был еще меньше моего: всего пара комнат, сплошь заваленных вещами.

Бабушка почти не ходила, плохо соображала, но много курила и ругалась. Но единственным источником денег в семье Марии была бабушкина пенсия. Денег и продовольствия мать не выслала, зато иногда одаривала Марию с братом новыми телефонами. Я не понимала, зачем Марии телефоны, когда носить ей было нечего.