Полночь

— Как подумаю о господине Бернаре, мне становится смешно, — сказала она. — Разве он не должен был первым приветствовать вас в Фонфруаде? Впрочем, он еще надеется это сделать, только он опоздал, это сделаю я…

И она, смеясь, поцеловала Элизабет в щеку.

— А мать господина Эдма? — спросила Элизабет, когда они обе кончили смеяться. — Она уехала на весь день или к вечеру вернется?

Эва вдруг посерьезнела. Рассеянно ответила, что не знает; глаза их на миг встретились, затем иностранка отвернулась к окну и поморгала глазами.

— Мать господина Эдма… — вполголоса сказала она, словно говоря сама с собой. — Вот, значит, как вы ее называете.

Наступило недолгое молчание, и Элизабет услышала, как бьется ее собственное сердце.

— А господин Эдм? — решительно спросила она. — Я увижу его сегодня?

Эва не шелохнулась. То ли не поняла, то ли думала о чем-то другом.

Не отводя взгляд от окна, положила на клавиши тонкую нервную руку, которая тыкалась в клавиши, точно рука слепого. Под ее пальцами некоторые нотки прозвучали нежно.

— Когда я была ребенком, — сказала она вполголоса, — этот прелюд играла моя мать. Послушайте. Как будто с тобой говорит очень рассудительный человек, который намного умней тебя и смотрит на все происходящее вокруг как на бессвязный сон. Особенно вот этот пассаж, не правда ли? Такая простая сама по себе музыкальная фраза, а на ней держится небесный свод. У Баха вся музыка такая. Не представляю, как можно быть несчастным, если есть возможность слушать этот голос, облегчающий наши страдания.

Эва оборвала мелодию так внезапно, что Элизабет невольно вздрогнула.

— А теперь, — сказала иностранка с улыбкой, которая лишь раздвинула уголки ее губ, но не отразилась в глазах, — я могу ответить на ваш вопрос. Думаю, человека, которого вы назвали, вы увидите сегодня же; да, сегодня же, очаровательная Элизабет, раз уж вам того хочется.

Грациозным движением, словно в танце, она обвила рукой талию Элизабет и повела ее за собой. Они медленно прошлись по библиотеке, как две школьницы, секретничающие на школьном дворе. Эва, которая была немного выше ростом, шла, слегка склонив голову к плечу, прическа ее чуточку растрепалась; рядом с ней Элизабет выглядела робкой и серьезной в своем голубом саржевом платье, на котором не было ни пылинки.

— Элизабет не будет больше задавать вопросов, — умоляющим тоном сказала иностранка. — Имена, даты, цифры и связь между ними на протяжении многих лет — над всем этим я достаточно поломала голову. И в один прекрасный день решила, что лучше не знать ничего, и с тех пор я уже не так несчастна. Не говорите, что вы из тех дотошных людей, которые все считают на пальцах и делают из этого какие-то выводы. Элизабет слишком хорошенькая, чтобы считать на пальцах, — добавила она, бросив взгляд на смеющееся лицо молодой девушки, на полную щечку, затененную черными локонами и сохраняющую детскую бархатистость.

Их болтовню прервал отдаленный звонок. Лицо Эвы тотчас приняло страдальческое выражение, как у певицы, которой предстоит взять высокую ноту, она подбежала к двери и открыла ее. До половины высунулась в соседнюю комнату и выкрикнула имя Аньеля так пронзительно, словно это был последний крик женщины, гибнущей в волнах. В глубине коридора щелкнул замок двери, потом открылась еще одна дверь, послышались удалявшиеся в разные стороны шаги, а звонок неумолимо звенел каждую секунду, и с ним соперничал лишь крик утопающей, эхом отдававшийся в пролете лестницы.

— Аньель! Аньель! Телефон!

Элизабет видела только часть тела иностранки ниже пояса и невольно улыбнулась при виде округлого крепкого зада, обтянутого серой юбкой из какой-то блестящей материи; в этих пышных формах действительно было что-то смешное, ибо барышня, дух которой витал в поднебесье, обладала крупом молодой кобылицы.

Через несколько мгновений звонок смолк. Эва выпрямилась и закрыла за собой дверь, она немного раскраснелась.

— Да, — пояснила она, смутившись сама не зная отчего, — этот растреклятый телефон. Вы улыбаетесь, милая Элизабет, значит, вам хорошо?

— Очень хорошо, — ответила лицемерка.

Эва вскинула голову, как бы одобряя такое расположение духа собеседницы, и ласково взяла девушку под руку. Они вышли из дома. В саду пахло влажной землей, и они направились в глубь сада по заброшенной, кое-где заросшей травой дорожке. Элизабет держалась прямо, будто готовилась к самозащите, а подруга ее, напротив, прилаживала шаг к походке Элизабет и время от времени слегка опиралась на нее, изгибая стан, словно она неожиданно оступилась.

VI