Полночь мира (=Пепел Сколена)

  Алк из подчиненных Тьерри пришпорил коня, поймал удиравшую от другого солдата девчонку, сунул в рот драную рукавицу (на руке еще не зажили следы зубок предыдущей жертвы), заломил руки за спину. Девчонка вскрикнула - и обмякла в его руках.

  - Тьерри-катэ, вам подарок от жителей Гремящего Ручья - усмехнулся Гонтран. - Ее вроде Олтаной зовут.

  Тьерри лениво оглядел заплаканное лицо, мозолистой рукой потрогал едва наметившейся груди... Глаза барона заволокло паволокой желания. Не Фольвед, конечно, далеко не Фольвед - та подобна спелой вишне, а эта так, зеленое яблочко. Но на первое время сойдет. И перекинул девчонку через седло - точно как тюк с ковром.

  - Сойдет.

  Фольвед надеялась, что ценой Олтаны, соседской дочки, ценой сестры с тремя детьми, которая вообще исчезла невесть куда, ей удалось откупиться у судьбы. Наивная! Тьерри часто появлялся в селе, приглядывая, чтобы мешки с зерном наполняли до верху, чтобы скотина была самой упитанной и вкусной, а селяне, и особенно женщины, при его появлении кланялись до земли. Но каждый раз, проезжая мимо колодца, осматривая огороды и умываясь холодной водой Гремящего ручья, он видел стройную фигуру женщины, несущей к дому ведра, вязанку хвороста или идущую с крынкой молока. Ее легонько колыхавшиеся на ходу бедра манили взгляд, а полные, яркие губы разжигали желание. Прошла неделя - и Тьерри стал думать о ней непрерывно, даже когда задирал Олтане юбку...

  "Нет, так легко сойти с ума, - наконец решил он. - Неужели проклятый сколенский сотник окажется сильнее алкского пятидесятника?" Тьерри помнил, как Эгинар упал от его стрелы, вонзившейся как раз между лопаток. Помнил, как вывернул меч из руки обезображенного мертвеца: только хрустнули, ломаясь, стиснутые в предсмертной судороге пальцы. Пользуясь безнаказанностью, приказал стащить с павшего сотника и отстирать заляпанные кровью штаны и сапоги. Рубаха, увы, была рассечена мечом и проткнута копьем: даже если зашить, останутся швы, и будет понятно любому, что алкский пятидесятник, а теперь и барон не брезгует никакой рваниной. Штаны и сапоги оказались великоваты, но зато добротно скроены, а свое, алкское, что-то поизносилось.

  Владел он теперь и деревней сотника, был властен в жизни и смерти его близких. И только жена Эгинара ван Андрама оставалась ему недоступной, а оттого казалась еще более манящей. Если ее не покорить, не сделать его и только его, не заставить забыть о прошлом - он будет чувствовать себя просто мелким мародером, воришкой, забравшимся в чужой дом.

  Отшумели осенние дожди, отплакали вдовы и сироты, милосердно скрывая прошлое, на землю упал снег, и только Гремящий ручей звенел в каменистом русле, стойко сопротивляясь морозу. Его вода сверкала, будто хрустальная, пересекая бескрайние слепящее-белые поля. Обычно в такие дни молодежь садилась в сани - и ехала на посиделки в соседние деревни. А там уже ждало пиво, немудреные песни и танцы - и, конечно, девчонки. Какая из них - твоя судьба? Никогда не скажешь наверняка, и потому не пропусти ни одной посиделки.

  Но беспросветное отчаяние гнуло к земле и самых неунывающих. Каждый думал, как заплатить все подати и прокормиться, и еще не навлечь на себя алчный взор новоявленного барона. А Тьерри, наоборот, каждый вечер устраивал пирушки, пиво и хмельной мед лились рекой. В пьяном угаре он кричал, что он - дворянин и воин величайшего повелителя Сэрхирга, а этот Эгинаришка - лишь смерд, дело которого - в навозе ковыряться, а не воевать, который получил по заслугам, и вообще он сколенская свинья и мерзавец, поднявший руку на алков.

  - Не кричите, господин, - раздалось однажды вечером.

  - Кто здесь?! - рыкнул Тьерри, пытаясь сообразить, чье это лицо плывет и двоится перед глазами.

  - Я, значит, Нэтак, из деревни.

  Этого Нэтака Тьерри уже знал. Хитрый, жадный мельник, втридорога бравший за помол. При Эгинаре ему приходилось умерять аппетиты, но Тьерри быстро нашел с ним общий язык: мельник говорил ему, у кого сколько зерна и где, а Тьерри позволял ему брать за помол столько, сколько он хотел, и еще освободил от отработок. Мельник, впрочем, услужил ему и в другом: он вынюхивал, подслушивал, доносил, особенно стараясь опорочить Фольвед: ненависть к Эгинару не умерла вместе с ним.

  - Ну, говори, Нэтак. - Тьерри попытался улыбнуться, но лицо перекосилось жутковатым оскалом. - Что стесняешься, у тебя брачная ночь, что ли?

  - Господин, я... Я решил, что вы должны знать...

  - О чем знать, давай, не юли, а то как дам! - а руки уже наливали медовуху в кубок. Залпом проглотил четверть, в голове зашумело, но слова Нэтака дошли. От удивления Тьерри даже немного протрезвел.

  - Господин, я видел, как вы смотрите на Эгинарову вдову...

  - Что ты сказал?!

  Счастье Нэтака было в том, что пьяный барон не смог найти рукоять меча. Но Тьерри уже успокоился, а потом на лице зазмеилась зловещая улыбка.