Полночь мира (=Пепел Сколена)

  Моррест знал, еще с тех времен, когда звали его по-другому, и был он не шибко успешным начинающим писателем. Где-то далеко за южным морем находится материк еще больше Сэрхирга, и там существовала древняя держава со столицей в городе Сагенте. Эта держава после долгих войн пала в борьбе с молодым, лучше организованным и более многочисленным народом. Столица была взята, а ее население подверглось резне; уцелевшие были порабощены. Но некоторые бойцы с семьями вырвались на последних кораблях из пылающей гавани, смогли сбить со следа погоню и рискнули выйти в открытое море, так как на их земле везде были враги. Суда выдержали свирепые шторма, приходилось мерзнуть и голодать... в итоге уцелевшие корабли год спустя пристали к берегам каменистого острова Хэйгара чуть к югу от материка. А вел их Харид - отец Харвана Основателя. В те времена остров был необитаем, никакого столкновения с аборигенами не произошло. Оно случилось позже, когда Харван женился на дочери правителя одного из местных племен там, где теперь находится Нижний Сколен. Правитель умер, Харван заявил о правах на престол. Его войско без труда втоптало в грязь племенное ополчение, а потом взяло Старый Энгольд. С этих-то событий и началась Сколенская империя, которую нынче именуют Старым Сколеном.

  - Конечно. Сагентийская империя.

  - Сагантинская, - поправил Альдин. - Но вы там, на севере, точно не слышали, из-за чего она пала и Харид со своими людьми вынуждены были бежать.

  - Война была, - произнес Моррест. - И враг оказался сильнее.

  - Само собой. А почему он оказался сильнее?

  - Ну...

  - Вот тебе и "ну". Видишь ли, Сагантин был могущественнее любого врага, пока его люди исполняли Закон. А не стало Закона - ушла и сила. Вот представь себе, что ноги хотят не ходить, а думать, руки - не работать, а гадить, а глаза захотели стать... ну, тем, чем женщину любят. Представил? А любой клан, любое племя, любое государство - оно как тело: каждая часть зависима от других. Так было и в Сагантине. Мне рассказывал сам Амори, когда мы еще не... поссорились, что ли... В любом случае, он в таких вещах понимает. Веками там все соблюдали Закон, каждый на своем месте трудился на благо страны, и как мог исполнял свой долг. Но последний правитель, Биркемер, решил, что благо любого обормота выше божественного Закона. Он решил применить свою власть, чтобы позволить низким стать высокими, а высоких бросить в грязь...

  "То есть то был первый коммунист этого мира, так? - пронеслось в голове у Морреста. - Интересно, был ли он похож на Ленина?" А Альдин продолжал.

  - Был он незаконнорожденным сыном императора, а матерью его стала рабыня из того самого народа, с которым воевали сагантинцы. И, как водится у таких полукровок, ему не давали покоя слава, богатство и власть истинных аристократов...

  "Сам-то кто? Выходит, Амори прав, устроив на тебя охоту?"

  - Но бастард был неглуп, и старый император привык доверять его советам, хоть и подлым, но зачастую дельным. Постепенно правитель привык доверять Биркемеру, тем более, что его законный наследник любил только вино и развлечения. В конце концов отец даже склонялся к тому, чтобы завещать Биркемеру царство. Но с этим уж не могли смириться жрецы Повелителя Вселенной Эдара и Справедливого Стиглона. Они пообещали наследнику престола поддержку, а отца-императора разрешили от обманом вырванной клятвы.

  "То есть уговорили стать клятвопреступником" - мысленно прокомментировал Моррест. Его начинала забавлять эта древняя, минимум четырехвековой давности история.

  - Биркемера посадили в тюрьму. Там он нашел себе под стать и девку - бывшую трактирную плясунью, шлюху и воровку, осужденную за богохульство и ждавшую казни. Но дел в государстве было много, а еще больше времени поглощали вино и наложницы. Казнь все откладывалась, а она сидела с ним в одной камере, и рассказывала ему, что если не станет ни знатных, ни простолюдинов, ни богатых, ни бедных, то наступит всеобщее благоденствие, и каждый будет иметь богатств столько, сколько захочет. Главное, каждый сможет делать не что должно, а что хочет. Подтвердить свои слова ей было нечем, кроме собственного тела, им она и воспользовалась.

  "Хороший будет любовничек у главной революционерки! - подумал Моррест. - Ничего, скоро жизнь ему мозги-то прочистит..."

  - В тюрьме они не смогли бы ничего сделать, - ехидно заметил Моррест. - Небось, и в кандалах были...