Полночь (сборник)

Они узнали друг друга не сразу, когда между ними оставалось метров тридцать, и оба остановились: она запыхавшись, раскрасневшись, велосипед между ног, наклонившись к бросившейся к ней собаке, он посреди дороги, с перекинутым через шею поводком, затягиваясь сигаретой, ее отбрасывая, тщательно затаптывая с мыслью: это она, оторопевший. Он исподволь поглядывал на нее, дожидаясь, когда она приблизится, чтобы сделать шаг в ее сторону, но она явно ждала того же. Она положила велосипед на откос и присела на корточки, чтобы успокоить взбудораженную собаку. Зыбь хлебов и ячменя на все еще зеленеющих полях, среди которых ветер толчками рассеивал смесь тявканья и наполовину строгого, наполовину игривого голоса Веры, вызвала у него приступ морской болезни, словно он мог видеть себя напряженным, маячащим посреди плато в своем безмерном одиночестве, и он уселся на траву, опершись локтями о приподнятые колени, свесил руки.

Вера не торопилась к нему присоединиться. Потом ему подумалось, что ей потребовалось время, чтобы оправиться от изумления, может быть, от испуга, и придумать объяснение, так как обычно в этот час… неужели уже так поздно? Она не обратила внимания на время, она заплутала, пытаясь срезать на обратном пути дорогу проселками… На обратном пути? И как же это она такая организованная, образец пунктуальности, такая гордая своим безошибочным чувством ориентировки?.. Она так и стояла в стороне, на всякий случай позади своего велосипеда. Он не задал ей никаких вопросов, только смотрел на нее, и она сочла его взгляд смущающим, а то и откровенно неприятным. Она занервничала, упрекнула его, что он, похоже, ей не верит, вспылила, дернула руль велосипеда, к которому была подвешена ярко-синяя полотняная сумка, с, похоже, какой-то одеждой или купальным халатом. Он задумался, не ездила ли она купаться в прудах у Брошара, но с кем, если учесть, что, по ее словам, она слишком боязлива, чтобы отправиться туда в одиночку? Он был не в состоянии выдавить из себя хоть что-то и даже просто смотреть на нее, после того как увидел сумку и подумал о том, что она может содержать. Она заявила, что его молчание невыносимо и недопустимо, поскольку он, именно он вечно возвращается домой черт знает когда, тогда как она, вечно и постоянно на месте, если один раз, всего один раз, один-единственный раз за десять или пятнадцать лет… запутываясь в своих упреках и оправданиях, она сердилась на него просто за то, что он был здесь, расселся на обочине, вылитый шпик, можно подумать, что он мешает ей проехать, скажи мне, по крайней мере, что-нибудь!.. Жалко покачав головой, он выдавил какое-то подобие улыбки. Собака бегала между ними туда-сюда, Жоко, черный лабрадор-полукровка, которого два года спустя раскромсал у него на глазах поезд, когда он, гонясь за двумя зайцами, потеряв голову, оглохнув, ринулся со всех ног прямо на пути, когда локомотив…

В конце концов она удалилась, толкая перед собой велосипед, обернулась через несколько шагов, чтобы спросить, начинает он сейчас свою прогулку или заканчивает, как будто этого не знала, как будто ей вдруг пришло в голову, что он собирается повернуть назад и они могут вернуться домой вместе, шагая рядом по дороге, с велосипедом между ними, с подвешенной к рулю полотняной сумкой, с бегущей впереди собакой… Он взглянул на нее: повернувшись к нему в закатном солнце, виноватая и раздраженная, с раскрасневшимся, слегка надувшимся от напряжения лицом, она была великолепна. Он протянул к ней руку, подал знак, подал отчетливый знак, что пойдет, но она предпочла истолковать его в противоположном смысле, увидеть в движении его кисти и пальцев, что он ее отпускает, что он ее отталкивает, даже гонит, если только не вообразила, что его призыв адресован собаке… ох уж это Верино злопыхательство… Он дал ей уйти, проводил, поднявшись, взглядом, пока она не исчезла на спуске: она взобралась на велосипед и так и не обернулась.

Вечерний свет погружал поселок в свою зеленоватую ложбину. Ветер тормошил деревья в садах, во дворах, на кладбище у церкви, часы на которой показывали семь. Он вернулся домой раньше, чем обычно, хотел в виде исключения прогуляться перед обедом, случайность, некстати поддержанная интуицией, так ему тогда верилось, даже если всего лишь утомление, а отнюдь не беспокойство подтолкнуло его около шести выключить свои приборы, собрать вещи и застегнуть портфель, бормоча: На сегодня хватит, все впустую, пойду домой…