Полночь в кафе «Черный дрозд»

Спрятав руки в карманы, док рассматривал меня, словно стараясь запомнить каждую мою черточку, каждую кудряшку. Неизвестно, сколько мы так простояли, изучая друг друга, отыскивая на чужом, незнакомом лице что-то родное. Я отметила, что у него такие же, как у меня, ямочки на щеках, тот же разрез глаз, а надо лбом так же торчит непослушный вихор.

Я попыталась представить дока Линдена в молодости, и у меня перехватило дыхание: если не считать цвета волос, мой папа был его точной копией.

Мне стало так неловко, что я отвела глаза. Доносившийся до нас гомон приезжих заглушал птичье пение. Небольшая коричневато-серая птичка подскочила к моим ногам и клюнула скомканный мятный лист. Поскольку орнитология была в колледже моим любимым предметом, я сразу распознала в ней чибиса.

Доктор Линден вдруг побледнел и покачнулся. На лбу у него выступила испарина.

– Можно я присяду?

Я подвела его по скрипучим доскам к креслу.

– Вам плохо?

– Да нет, спасибо. – Он махнул рукой, жестом показывая, что тревожиться не о чем. – Сегодня такая жара…

Было очевидно, что дело не в жаре. И, пожалуй, не в том, что он переволновался из-за встречи со мной. Его смуглое лицо приобрело болезненный оттенок, белки глаз пожелтели. Док явно болен. Скорее всего, что-то с печенью.

Я оглянулась на бабушкин сад, где белели цветы тысячелистника. Многолетние уроки Зи о живительных таинствах природы не прошли даром. Знания, которые она мне дала, бесценны. Благодаря бабушке я умею готовить лекарственные настои и обожаю самостоятельно составлять целебные сборы из трав.

Тысячелистник очень полезен для печени. Может, отвар из него и не вылечит доктора полностью, но облегчит его состояние.

Мысленно я одернула саму себя: док не просил ему помогать. И вообще, он не достоин моей помощи.

Тем не менее я предложила:

– Принести вам воды?

Я же не изверг, в конце-то концов!

– Нет-нет, не нужно. – Вытащив из заднего кармана платок, он вытер лоб. – Я ненадолго. Сядь, пожалуйста.

Я неохотно подчинилась. Не хочет воды – ну и не надо.

– Мне очень жаль, что Зи умерла, – участливо произнес док. – Она была замечательным человеком.

Как ни старалась, я не уловила в его словах лицемерия или фальши и почувствовала себя еще более неловко. Я росла в полной уверенности, что Кэллоу и Линдены терпеть друг друга не могут, но в глазах дока, несомненно, отражалось сострадание. Я вдруг подумала, что бабушка никогда не говорила о Линденах ничего плохого. Из нашей семьи только мама их открыто презирала.

Внезапное озарение повергло меня в шок, перевернуло весь мой мир. Вслед за мамой я относилась к родственникам по отцовской линии враждебно. Что, если в действительности они этого не заслуживают?

Онемев от мгновенно вспыхнувшего прозрения, я не сумела даже выдавить положенные слова благодарности.

– Ты жалеешь о каких-нибудь своих поступках, Анна-Кейт? – Док закатал до локтя рукава рубашки. На солнце блеснули старые часы с поцарапанным циферблатом.

– Все о чем-нибудь жалеют.

– Я имею в виду сожаления, которые мучают и разъедают душу.

Летний ветерок усилился. Птичка уставилась на меня, словно тоже ждала ответа.

– Есть одно, – призналась я, отмахиваясь от неприятных воспоминаний.

Из кухонного окна высунулся Лук. Кивнул на дока, а затем указал себе за спину. Видимо, спрашивал, не пора ли выпроводить Линдена за дверь.

Я едва заметно качнула головой: чувствовалось, что доку необходимо выплеснуть наболевшее. Мне хотелось выслушать его исповедь. Лук понимающе поднял два больших пальца.

– А у меня много. – Док рассеянно крутил обручальное кольцо. – Слишком много. В моем возрасте начинаешь ночами вместо овец считать прошлые ошибки, только они не избавляют от бессонницы. – Он невесело улыбнулся.

На вид док не был стариком: я бы дала ему семьдесят с небольшим. Судя по всему, он выглядит моложе своих лет. Я ничего не знаю о Линденах: в нашей семье все разговоры о них были под строжайшим запретом, который я даже не пыталась нарушить.

Док снова промокнул лоб платком.

– Наверное, каждый начинает переосмысливать свои поступки, когда его настигает болезнь, – выдала я.

Он приподнял темные, кустистые брови.

– Пожалуй, ты права.

В его словах прозвучало столько горечи, что, казалось, ее вылили на меня из ведра, и я немедленно пропиталась ею насквозь. В носу и в глазах защипало. Да что же это? Мне вообще не должно быть до него никакого дела! Борясь с подступившими слезами, я отвернулась и стала наблюдать за скачущей по террасе птицей. Одно ее крыло было неестественно вывернуто, как после перелома. Бедняжка!

– Мы не знали, что у нас есть внучка, – после длительной паузы промолвил док.

К счастью, он не подверг сомнению наше родство, чего я, честно говоря, боялась и даже готова была, если понадобится, сделать тест ДНК.

– Я в курсе.

– Почему Иден ничего нам не сказала?

– Вы действительно не понимаете?

Док перевел взгляд на птицу, клюющую на террасе щепки, и потер циферблат часов.

– Твоя мама не могла не осознавать, как много для нас значила внучка. Мы были бы рады с тобой общаться. Мы имели на это право!

– Вы серьезно?