Кон быстро разделся, недоумевая, почему Господь сегодня так добр к нему. Он вытянулся на мягком матраце и привлек ее к себе. Ладонью обхватил ее грудь, а губами прижался к уху. Если бы он остался в таком положении до конца жизни, то не стал бы возражать, хотя у Лоретты, похоже, были другие планы. Она протянула руку назад и обхватила его горячую плоть своими прохладными пальцами. Все мысли о сне вмиг улетучились. Они занимались любовью без звука, медленно, томно, по очереди лаская и дразня друг друга. Никто не главенствовал. Никто не подчинялся. Они совпадали друг с другом, как две половинки единого целого, точно так, как всегда мечтал Кон, только еще лучше. Потому что это было реально. Ее бархатная кожа на его коже, ее цветочный аромат в его ноздрях, и ее сладкий вкус у него во рту. Лоретта любила его также, как он любил ее, и в эти минуты Кон поверил, что все у них получится.
Беатрикс осторожно потрясла Джеймса за локоть. Она не осмеливалась трясти его слишком энергично из-за ушибов, но он так ужасно кричал. Ему явно снился кошмар, и неудивительно. После того, что ему пришлось пережить, его, вероятно, до конца дней будут мучить кошмары. Она поежилась, представив, каково ему было одному в каменной ловушке, мокрому, ободранному до крови, без света, без надежды и с летучими мышами.
Ну что ж, сбылась его мечта провести ночь в пещере, правда, не совсем так, как он хотел.
— Проснись, Джеймс. Это всего лишь сон.
Его бледно-голубые глаза резко распахнулись. Он уставился на Беатрикс так, словно никогда раньше не видел ее.
Беа было жаль Джеймса. И из-за проблем с отцом, и из-за того, что он потерял мать. Леди Коновер была очень добра к Беатрикс, когда она навещала кузину Лоретту в Дорсете, но она такая властная. Все должно было делаться по ее. Конечно, теперь она умерла, а Джеймс с отцом — почти чужие люди. Беа надеялась, что теперь, когда лорд Коновер спас ему жизнь, они прекратят воевать и отношения между ними наладятся. Вообще-то лорд Коновер сказал, что это кузина Лоретта — героиня. Беа просто счастлива, что Джеймс жив и сверлит ее взглядом, злой, как медведь, кто бы там его ни спас.
— Что ты здесь делаешь? — прохрипел он.
— Исполняю роль сиделки. У Сейди с Надией полно других дел. — Они постарались сделать кресло для нее как можно удобнее с помощью подушек и афганского пледа. Она мало спала прошлой ночью в ожидании вестей от поисковой партии и была по-прежнему в ночной рубашке и босиком.
— Где мой отец?
— Спит, я думаю. Хочешь есть? Я могу сходить вниз и что-нибудь принести.
Джеймс поморщился:
— Сейди дала мне овсянку. Она была отвратительная.
— А я люблю овсянку. Со сливками и побольше сахара.
— Клей, — пробормотал Джеймс. — Уходи.
Беа кольнула обида.
— У тебя что-нибудь болит?
— Ничего у меня не болит. Просто не хочу с тобой разговаривать.
То, как он произнес «с тобой», было очень странно, как будто он был бы рад поболтать с кем угодно, только не с ней.
Она встала, вязаный плед свалился на пол.
— Что ж, прекрасно. Не хочу быть там, где мне не рады. — Она бросила на него свой самый надменный взгляд, надеясь устыдить его, свинтуса неблагодарного. Подумать только, она не спала из-за этого невоспитанного грубияна!
Джеймс с трудом сел.
— Я обещал, что не буду.
— Чего не будешь?
Он нес какую-то ерунду. И зачем он уставился в потолок, словно там что-то написано.
— Не буду с тобой разговаривать, — сказал он наконец. — Понимаешь… все из-за горла. Я сорвал его, пока кричал.
— О! — Беатрикс снова села, сложив руки. — Я могла бы тебе почитать.
Он покачала головой, глядя куда угодно, только не на нее. Он как будто чувствовал себя не в своей тарелке. Почти… виноватым.
Да и следовало бы, после того как он дразнил ее вчера, когда они нашли портрет его бабушки. Он довел ее до слез, а потом назвал девчонкой, как будто это какое-нибудь ругательство. Цыгане и тролли, ну надо же. Может, его близкая встреча со смертью пойдет ему на пользу и научит быть добрее.
— Знаешь, твой отец подарил мне портрет, который мы нашли на чердаке.
Джеймс побледнел еще больше.
— Тебя не лихорадит? — Беа поднялась и потрогала его лоб. Он был теплым.
— Гм.
— Ты вел себя вчера просто безобразно.
— Извини.
Он и в самом деле выглядел больным. Может, ей и вправду лучше оставить его одного или послать к нему Нико или Томаса?
— Ты не моя сестра! — Его голос сорвался на последнем слове.
— Разумеется, нет. Хотя я бы не возражала, даже несмотря на то, что ты мальчишка и порой бываешь просто невозможен. Иметь брата совсем не плохо.
Джеймс, похоже, не оценил ее шутку. Он сделался просто сам не свой, лицо его побагровело, потом опять побелело как снег.
— Джеймс, да ты точно болен. Давай я приведу твоего отца.
— Нет! Он подумает, что я нарушил слово. Клятву молчания. И заговорил с тобой. — Он сжал губы и откинулся на подушку.
— Давай я принесу тебе чаю с медом для горла.