Полночное небо

Здешняя исследовательская программа обычно длилась от шести до девяти месяцев, но к моменту эвакуации Августин провел на станции почти два года. Теперь подходил к концу уже третий год. В Барбо отовсюду съезжались молодые, бойкие ученые, многие из которых только что получили ученую степень. Они с нетерпением ждали момента, чтобы – пусть и ненадолго – вырваться из пут научной педагогики, прежде чем окончательно в ней погрязнуть. Августин свысока смотрел на этих книжных червей, знакомых только с теорией, а опыта почти не имевших. Впрочем, он с трудом смог бы назвать человека, которого не презирал.

Прищурившись, Августин едва различал за плотными облаками зависший над горизонтом круг солнца, рассеченный надвое ломаным контуром Кордильер. Только что миновал полдень, на дворе стоял поздний март. Полярная ночь наконец-то покинула эти суровые края, и теперь – поначалу неспешно – сюда возвращался день. Вначале солнце лишь на пару часов показывалось над землей. Но Августин знал: уже скоро разгорится полярный день, а звезды поблекнут. Яркой вспышкой промелькнет лето, за ним придет тусклая осень, а потом вновь воцарится иссиня-черная зима. Однако сейчас сложно было представить картину отраднее, чем солнечный диск с топлеными краями, угнездившийся у самого горизонта и льющий свет на раскинувшуюся внизу тундру.

В Мичигане, где вырос Августин, зима наступала постепенно: первый снежок припорашивал землю, его сменяли мягкие, как перина, сугробы; сосульки вырастали все длиннее и острее, а потом – кап-кап – исчезали в бурлении весны. Здесь, в Арктике, все происходило иначе. Зима приходила неумолимо – резкая, словно грань бриллианта, оставляя после себя огромные ледники, которые никогда не таяли, и мерзлую почву, которая никогда не прогревалась.

В постепенно угасавшем полуденном свете по горному гребню трусил белый медведь – к морю, на охоту. Августин подумал, что тоже не прочь облачиться в толстую медвежью шкуру и никогда ее не покидать. Он представил, каково это: опустив вытянутую морду, поглядеть на свою огромную лапу размером с поднос, затем перекатиться на спину, чувствуя, как под здоровенной махиной мышц, жира и меха проседает мерзлая почва. Каково это – вытащить нерпу из лунки во льду и, убив ее одним мощным ударом, погрузить зубы в свежую, дымящуюся плоть, – а потом, насытившись, уснуть на чистом, только что выпавшем снегу? В голове – ни одной мысли, одни инстинкты: желание утолить голод или уснуть, а в нужное время года – позыв к размножению. Никакой любви, никакой надежды, никаких сожалений. Звери созданы, чтобы бороться за жизнь, а не размышлять о былом.

Августин готов был улыбнуться своим мыслям, но его губы нечасто принимали подобный изгиб. Он знал о любви не больше, чем белый медведь. Он никогда ее не понимал. Когда-то давно он испытывал зачатки менее сильных эмоций – вины, сожаления, обиды, зависти, – однако всякий раз обращал свой взор к небу и обретал покой. Августина волновали только звезды. Возможно, это и была любовь, просто сам он никогда не давал ей названия. Всепоглощающий безответный роман со Вселенной – с ее пустотой и наполненностью. На другую, земную любовь, не хватило бы ни сил, ни времени, и Августина это устраивало.

Лишь однажды он был близок к тому, чтобы посвятить свою любовь другому человеку. Лет в тридцать с небольшим он повстречал красивую женщину с острым, как бритва, умом. Они вместе работали в Сокорро – городке, затерявшемся на просторах Нью-Мексико. Она тоже была научным сотрудником, дописывала диссертацию. Впервые ее повстречав, Августин сразу понял: это особенная женщина. Но когда она сообщила ему о беременности, он почувствовал лишь искорку тепла, которая быстро угасла. Он словно увидел вспышку сверхновой в шести миллиардах световых лет от Земли: нечто свершившееся, нечто прекрасное, но уже угасающее – бледное послевкусие. Августин попытался убедить женщину сделать аборт, а когда она отказалась, переехал как можно дальше и провел много лет по другую сторону экватора, боясь приблизиться к ребенку, которого был не в силах полюбить.

Шли годы, и наконец он заставил себя выяснить, как зовут дочку и когда у нее день рождения. Когда девочке исполнилось пять, он отправил ей в подарок дорогой любительский телескоп, на шестой день рождения – модель небесной сферы, на седьмой – первое издание «Космоса» Карла Сагана с подписью автора. О следующем дне рождения Августин забыл, однако на девятый и десятый отправил дочери еще пару книг – передовые труды по практической астрономии. А потом он потерял связь и с девочкой, и с ее матерью. Кусок лунной породы, который он обманом раздобыл в геологическом отделе и отправил в качестве нового подарка, вернулся с пометкой «недействительный адрес». Августин решил больше не разыскивать дочь и оставить все как есть. Он и так уже заигрался: эти подарки стали исключением, постыдной слабостью в его жизни, всецело подчиненной логике. С тех пор он все реже вспоминал особенную женщину и ее дочь, пока не забыл о них вовсе.