Полночное солнце

Как видите, без Морган мне идти нельзя. А она уперлась и бубнит: «На кой мне сдались эти фифы и мажоры! Видеть их не хочу! Особенно язву Зои Кармайкл». И все-таки мне кажется, что хорошо было бы отпраздновать окончание школы вместе со всем классом. От Зои и ее компании мы бы просто держались подальше. Есть ведь, наверное, и неплохие ребята. По крайней мере, должны быть. Хотя бы несколько. Разве не так?

Вот как выглядела бы вечеринка с Морган:

Зои. Ты кто такая?

Я. Я… Э-э-э…

Морган. Моя лучшая подруга. И потрясная девчонка, какой тебе никогда не стать.

Подпевала Зои. Она здесь вообще училась?

Я. Так вышло, что…

Морган (закрывает мне рот рукой). Ты сама-то в школе появлялась раз в месяц, еле-еле аттестат получила! Молчала бы лучше!

Зои (пристально меня разглядывает). Погоди. Я вспомнила. Ты Кровопийца, верно?

Морган (раньше, чем я успеваю что-нибудь произнести в свою защиту). Совершенно верно. Еще одно слово – и ты зомби.

Мы идем играть в пиво-понг, я встречаю Чарли Рида, между нами вспыхивает бешеная любовь. А папа даже не подозревает, что я пошла на вечеринку, вместо того чтобы сидеть дома у Морган и смотреть фильм, как собиралась.

Вздохнув, я сбрасываю с себя одеяло. Мой взгляд падает на гитару, и я решаю пойти на станцию. Попробовать сыграть несколько новых песен. Буду петь одна. Сама для себя. Осталось только папу уговорить, чтобы разрешил.

Надеюсь, он понимает, как мне сейчас нужна свобода. Годами отец водил меня туда, куда дети обычно ходят с друзьями: в кино, в торговый центр, в боулинг, в кафе есть йогуртовое мороженое. Все это только доказывает, что моя болезнь сделала меня очень стремной. Конечно, папа из кожи вон лезет, чтобы я жила нормально, и я ему благодарна, и все-таки, как бы он ни старался, моя жизнь ненормальна и никогда нормальной не будет. Даже если он оставляет меня в кинозале одну, чтобы я его не стеснялась, а сам идет на другой фильм, ничего от этого не меняется. Кто в моем возрасте будет смотреть кино без компании? Правильно, только суперстремный лузер или я. Для большинства окружающих это одно и то же. Но сегодня я хочу быть просто Кэти – обычной девчонкой, которая не страдает редким заболеванием и за которой беспокойный отец не ходит как хвост.

Кое-как собрав волосы в пучок, я беру гитару и спускаюсь по лестнице. Заглядываю в отцовскую каморку. Пусто. Заглядываю на кухню: может, папа решил перекусить. Нет, и там никого. Осталось только одно место. Я спускаюсь в подвал. Из щели под дверью папиной фотолаборатории сочится свет. Я стучу.

– Входи! – отвечает папа.

Я перешагиваю порог, и в нос мне ударяет сладковато-горький запах. Стены лаборатории увешаны снимками для журнальных обложек, которые отец сделал в разных экзотических местах. Вот улица в индийских трущобах, вот айсберг, вырастающий из бурного серого моря, вот жираф бродит один по пустынной саванне. Эти фотографии – привет из прежней папиной жизни. Я горжусь тем, чем он раньше занимался, и мне жаль, что из-за моего «состояния» мы не можем больше путешествовать и он впустую тратит свой талант, сидя в нашем вшивом городишке.

На бельевой веревке висят новые снимки. Несколько пейзажей и куча моих портретов. На одних я выгляжу естественно, для других папа уговорил меня позировать. Вот последняя фотография, сегодняшняя: я играю на маминой гитаре. На остальных снимках я себе не нравлюсь, но здесь, по-моему, я получилась хорошо.

– Вот эта удачная, – говорю я.

Папа указывает на мое лицо, склоненное над великолепным инструментом:

– Только девчонка тут какая-то странноватая.

Я шутливо тычу его кулаком в плечо, он, смеясь, увертывается. Хорошо, что отец сейчас немного расслабился: проще будет уговорить его, чтобы отпустил меня одну и не увязывался следом. Разве можно получить правдивый отклик на свои песни, когда рядом стоит папочка?

– Такую прекрасную модель трудно снять неудачно, – произносит отец.

Я подхожу, чтобы поглядеть на свою любимую фотографию: пакистанские девочки в школьной форме стоят перед обшарпанным зданием.

– Вот где действительно прекрасная натура, – говорю я, оборачиваясь. – Тебе, наверное, не хватает всего этого…

– Бесконечных командировок? – фыркает папа. – Это было сплошным мучением.

Когда он возится в своей лаборатории, его движения легки и красивы. Можно подумать, что нет ничего проще, чем делать и проявлять такие потрясающие снимки. Но я-то знаю правду: если бы он не был трудягой, не стал бы одним из самых востребованных фотографов в мире. На лице у меня написано: «Брось! Ты же знаешь, что я все равно не поверю!» Папа это замечает и, кивнув на фотографию, перед которой я стою, продолжает гнуть свое:

– Я серьезно. Там, в Пакистане, у меня украли багаж, и я целую неделю ходил в одном и том же. Ночевал у своего гида на полу – без матраса, без одеяла. От холода не мог заснуть. Просто лежал и ждал, когда встанет солнце.