Софи наконец привела в порядок книжную полку. Здесь встали учебники иностранных языков строго в алфавитном порядке: валлийский, голландский, за ними итальянский, потом португальский и французский. Между португальским и французским она зарезервировала место для турецкого. Этот учебник она купит при первой же возможности.
За обедом Патрик снова спросил Софи, не хочет ли она куда-нибудь поехать, и снова получил отказ.
— Патрик. — Софи неожиданно нарушила привычную тиши ну. — Не так давно сюда приходили месье Фуко и некий Байрак Мустафа. Они принесли подарок, который ты должен будешь передать Селиму. Чернильницу. Так вот, они мне очень не понравились.
Патрик поднял удивленные глаза. В этот момент он разрезал персик, весь уйдя в мечтания, в которых Софи улыбалась своей прежней улыбкой.
— Месье Фуко? Да, согласен, довольно скользкий тип. Мне он тоже не понравился.
— Дело не в том, скользкий он или не скользкий, — заметила Софи. На нее неожиданно накатила усталость, и отчаянно заныла спина. — Должна тебе признаться, я немного понимаю по-турецки и обнаружила, что его спутник языка не знает. Во всяком случае, на реплики месье Фуко он отвечал полной абракадаброй.
— Абракадаброй, говоришь? — Смутные подозрения относительно месье Фуко, которые уже давно мучили Патрика, сейчас получили неожиданное подтверждение. — Ах вот оно что. — Патрик заторопился, не успев даже удивиться тому, что Софи знает турецкий. — Мне эти люди тоже показались какими-то странными, но я никак не мог понять почему. Черт возьми, надо немедленно сообщить лорду Брексби.
Софи настолько было плохо, что она с трудом понимала, что он говорит. Однако, не подавая виду, начала медленно подниматься в свои апартаменты, не обращая внимания на Патрика, который стоял у подножия лестницы и обеспокоенно смотрел ей вслед.
Она прилегла отдохнуть и заснула, но этот сон облегчения не принес. К ужину слабость усилилась. Софи распорядилась принести еду в ее комнату, потому что сил беседовать с Патриком совершенно не было. Он ужинал в одиночестве (опять фазан — надо серьезно поговорить с Флоре), гадая, избегает ли его Софи намеренно или действительно плохо себя чувствует.
Весь вечер Патрик боролся с желанием подняться наверх и посмотреть, как она там, но когда наконец решился, то обнаружил ее крепко спящей. Он рассматривал ее несколько минут. Она выглядела изможденной — лицо усталое, белое как бумага, темные круги под глазами.
Патрик нежно положил руку на живот, но она не пошевелилась.
— Привет, — прошептал он.
Живот приподнялся при вдохе, и Патрик отдернул руку со смущением, какого не испытывал уже многие годы.
На следующее утро Софи лучше себя не почувствовала. Та же вялость во всем теле, та же ноющая боль в спине. Она сумела кое-как встать с постели, но только для того, чтобы добраться до кресла. Неужели так будет продолжаться все оставшиеся два месяца? От этой мысли сразу же заболела голова.
В душе очень медленно разрасталась тревога. Поначалу ей казалось, что она не понимает причину, но на самом деле уже все было ясно. Ребенок. Он перестал шевелиться. Софи в панике сжимала живот и не чувствовала никакого отклика. А ведь совсем недавно все было иначе. Она с такой радостью ощущала в себе робкие, но восхитительные трепетания!
Через минуту Софи решилась дернуть за шнур колокольчика.
— Срочно вызови доктора Ламбета. Мне он нужен здесь немедленно. Пошли за ним карету.
Симона сделала реверанс. Софи прислушалась к ее быстрым шагам по коридору, затем села, положила руки на живот. Ну хотя бы какое-нибудь движение, шевеление, слабенькое трепыхание, хотя бы что-нибудь… но никакого отклика. Никакого. Она посмотрела на свой живот, который выдавался далеко вперед, тяжелый, неуклюжий, неподвижный. «Ребенок спит, да-да. — Софи встрепенулась. — Конечно, как же это я забыла. Он просто заснул. Я почувствовала слабость, и он тоже. Он просто спит».
Когда в спальню вошел доктор Ламбет, она чувствовала себя уже почти умиротворенной.
— Извините, доктор, что побеспокоила вас. Наверное, напрасно.
— Помилуйте, ваша светлость, какие могут быть извинения. — Доктор Ламбет прошел к ее креслу. — Я к вашим услугам. — Он быстро наклонился, приложил свои широкие ладони к ее животу, а через несколько секунд так же быстро выпрямился и мягко произнес:
— Я вынужден просить вашу светлость приподнять ночную рубашку. — Он отошел к окну.
Симона помогла госпоже расстегнуть ночную рубашку и освободить живот.
Все время, пока доктор ощупывал ее живот, Софи тупо смотрела на бледно-рыжие с сединой волосы на его затылке. Он молчал, и на нее начала надвигаться неумолимая правда, от которой теперь уже укрыться становилось все труднее и труднее.
— Прошу вас одеться, ваша светлость. — Ламбет по опыту знал, что одетыми пациенты всегда чувствуют себя намного спокойнее.