Полночный поцелуй

Беннетам не нравилось, что их драгоценная доченька живет одна; собственно, им бы хотелось, чтобы она жила вместе с ними в родовом гнезде — в георгианском особняке с колоннами на самом верху Пасифик-Хайтс. Но они пошли на компромисс — позволили ей жить неподалеку при условии, что она для безопасности подыщет себе соседку. Я до сих пор не знаю, почему она выбрала меня. Безопасности от меня как от щенка чихуахуа. И это не говоря о том, что мы с ней были настолько разными, насколько это вообще возможно.

Вся одежда Кимберли в ее гардеробной была развешана по цвету, от светлой к темной. Туфли аккуратно лежали в коробках с наклеенной на каждую фотографией данной пары. Я же швыряла свои вещи на пол в надежде, что они сами как-нибудь рассортируются, и нередко по десять минут искала пару к туфле, которую собиралась надеть. С другой стороны, пока беспорядок не покидал пределы моей комнаты, это никому не мешало.

Спустя три месяца после моего переезда Кимберли перевели из хайтека, отдела высоких технологий, в мой отдел, потребительских товаров, под начальство Люси. Это создало несколько больше точек соприкосновения, чем нам бы хотелось, но мы неплохо справлялись, во всяком случае, до сегодняшней стычки. Хвала небесам, «Макабр-Фактор» был единственным нашим общим клиентом.

Я сделала себе сандвич и засунула в микроволновку пакет поп-корна. Моя основная диета. Мы не ели в гостиной, поэтому я перекусила на кухне, листая журналы мод Кимберли. До десяти вечера смотрела телевизор, потом приняла душ и пошла к себе в комнату, чтобы выбрать подходящую для клуба одежду.

Я перерыла всю свою гардеробную, вытаскивала вещи, рассматривала их и раскладывала по кучкам, которые честно намеревалась потом убрать. Требовалось только черное, все остальное не подойдет. К счастью, почти вся моя одежда была черной — излюбленный цвет как актеров, так и рекламных менеджеров. Кроме того, почти все мои тряпки были винтажными. Это не очень подходило для бизнеса, поклонявшегося всему новому, но зато прекрасно годилось для того, чтобы не выделяться среди людей, предпочитавших платья в пол и фраки. В самой глубине гардеробной я наткнулась на очень красивое траурное викторианское шелковое платье с длинными узкими рукавами, застегивающимися на дюжину крохотных пуговок, и даже с небольшим шлейфом, шуршавшим при ходьбе. Я обнаружила его год назад в лавке подержанной одежды на Хейт-стрит и, не торгуясь, заплатила две сотни долларов. Шелк уже потрепался, кое-где на нем появились дырочки, но это только добавляло платью привлекательности. Ну просто «Мышьяк и старые кружева»[2], и я не устояла. Потом благоговейно повесила его в шкаф, но даже и не думала, что когда-нибудь появится возможность его надеть.

Теперь макияж. У меня есть кое-какая косметика «Макабр-Фактор»: белая основа, черная подводка для глаз, губная помада под названием «Свертывающаяся» и зеленовато-черный лак для ногтей. Но честное слово, как далеко я собираюсь зайти? Обычно я ограничиваюсь макияжем, который смягчает контраст между моей бледной кожей и темными веснушками. Я нанесла собственную пудру, подвела глаза черным карандашом от «Макабр-Фактор», подкрасила ресницы, а под конец слегка ткнула в губы свертывающейся помадой, красной с тревожащим синим подгоном.

Волосы выглядели вполне прилично, спасибо трем продуктам, которыми я пользовалась, чтобы укротить кудри. Волосы Маккафри, унаследованные от дедушки Симуса, были, что называется, непокорными. В детстве волосы торчали у меня во все стороны, образуя кудрявый каштановый ореол, если их не заплетали в такие тугие косички, что зубы начинали ныть. Я каждый вечер молилась, в надежде проснуться утром с прямыми волосами. Господь так и не поменял мои волосы, за то в конце концов Он послал мне гель, усмиряющий кудри. Отступив от зеркала, я посмотрела на дело своих рук. Я по-прежнему выглядела слишком полнокровной, чтобы сойти за вампира, но в целом результат мне понравился.

В одиннадцать вечера я съехала с Дивисадеро-стрит и оказалась в Хейс-Вэлли. Застроенный множеством прелестных викторианских домов, этот район когда-то задумывался для богатых, но потом на несколько дюжин лет превратился в прибежище для рабочего класса и афроамериканцев. За это время многие кварталы попали под топор городской программы реконструкции, и особняки заменили уродливыми высокими многоквартирными домами. Оставшиеся викторианские особняки, старомодные и дешевые, предлагали прибежище бедным на наличку, но духовно богатым музыкальным клубам, театрам и кафе. Теперь, когда стоимость недвижимости в Сан-Франциско взлетела до небес, в городе не осталось ни одного Района, не переживающего «облагораживания», и этот не стал исключением. Викторианские особняки возвращались к блеску и славе XIX века, только на подъездных дорожках стояли «БМВ», а за стеной располагались магазины «Все за доллар» и киоски с барбекю.