Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Но не только инородцы сохранили языческие традиции. В чисто великоросских губерниях полно языческих обычаев и представлений. Я работал в одном храме в Курской губернии, в бывшем уездном городе, где в церкви было полно бесноватых колдуний и гомосексуалистов и староста и псаломщица учились у районной штатной ведьмы колдовству, ворожили, наводили порчу, хрюкали, лаяли и мяукали во время службы, когда выносили крест и евангелие. У меня было ощущение, что я попал в средневековье. Древние славяне жили среди своих полей, лесов и озер, в тени своих священных урочищ и воспринимали завезенное из Византии христианство как еще одну ипостась знакомых им Богов. От христианства русские восприняли одну обрядность. Огромный богословский опыт восточного христианства и монашества был только в монастырях, в массы простонародья он не проник. Вообще, основная закономерность русской культуры в ее очаговости — культура была в монастыре, во дворце и в усадьбе. В крестьянский дом культура проникала только в виде частушек, песен, былин и сказок.

Петр I разогнал русскую монашескую и дворцовую культуру. Культурный монах и боярин ушли в раскол. А в усадьбе утвердились европейско-французские порядки, приведшие Россию в конце концов к Пушкину, блестящему общеевропейскому пустому месту, понятному любому обывателю. Пушкин закрыл последнюю страницу осьмнадцатого века, века забвения русизма. Вся древнерусская книжность ушла в раскол. Раскол—очень сложное, сугубо русское, декадентское по своей сути явление. Даже если бы от России остался один раскол с его иконами, литьем, выговскими книгами, распевами, то и тогда Россия была бы великой страной. Раскол — это массовое диссидентство и неповиновение. Думая о России, я всегда тоскую о расколе и раскольниках и вспоминаю о своем общении с ним, как о неких драгоценностях. Никонианская и Петровская синодальная церковь были чисто обрядными — чем больше золота иконостасов, парчи, серебра, драгоценных камней, звероподобного рева дьяконов, пышности архиерейских служб, тем лучше. Недаром в весь этот антураж влюбилась несчастная последняя русская императрица Александра Федоровна — истеричная «Аликс» — тень смерти за троном Николая II. Безграмотный народ дивился на всю роскошь своих соборов и храмов, не понимая всего смысла служб, не читая богословской литературы. Фактически, православный храм был для простолюдина языческим капищем, он знал, каких Богов ему целовать, кому ставить свечи: Егорию, для ратной удачи, идя на войну, Власию — для здоровья скота, Флору и Лавру—для здоровья коней, Целителю Пантелеймону — при болезнях, Симону, Гурию и Авиве — для семейного счастья.

Самый положительный опыт христианства был в заповедях: не укради, не убий, не прелюбодействуй и т. д. Все это для склонных к пьянству, насилию и разбою славян было очень полезно. Они ведь по своему психическому складу в своей массе не обладали и не обладают абстрагированным мышлением, вообще не понимают отстранения, отчужденности — им нужна сугубая конкретность. Мистический дух, страх перед природой у них заложен генетически, на уровне родового мифа, а вот абстрагироваться от текста, от слова они не могут, особенно их завораживает зрительный образ. Эту особенность славянского восприятия максимально использовали большевики. Кино было для них главным искусством. Удобнее всего ввинчивать мозги.

А чего стоили окопная «Правда», хрущевская и горбачевская трепотня, ежедневное шаманство по телевизору — это как сивуха для младенца.