Полное собрание беспринцЫпных историй

За это достижение местные комсомольцы позвали дедушку в президиум, чем его немало озадачили. Такое приглашение было сродни участию бывшего мужа в новой свадьбе жены. Советскую власть дедушка не любил. Но советская власть, вероятно, об этом не догадывалась. В разгар заседания молодой товариСЧ с карамельной улыбкой запланированно поинтересовался у дедушки, что стало основной причиной его долголетия. Уверен, все ожидали ответа типа «революция» или, по крайней мере, «здоровый образ жизни», и уже занесли ладошки для аплодисментов, но вышло иначе.

Дедушка спокойно встал, с равнодушным лицом сказал, что ничего особенного в его жизни на долголетие не повлияло (большевики тут же скисли). Потом расцвел лицом, будто вспомнил что-то важное, и выступил:

– Хотя одно событие важную роль сыграло.

Гости замерли в ожидании правильного ответа.

Дед взял паузу и «выстрелил» прямо в комсомольца:

– На суде всем по двадцать пять лет дали, а мне всего червонец.

В неприличной тишине дедушка сел на место. Рассказывают, что застывшие в ожидании оваций ладони уже бывшего «будущего партийца» осыпались, как осенние листья. Сам виноват, мог бы и заглянуть в личное дело.

Дед сказал чистую правду: в 30-е он, как и многие, был арестован и отсидел в ГУЛАГе от звонка до звонка. Но десять лет тогда считалось гуманным сроком. Шансов выжить было больше.

Так что, кому ЦЕЛЫХ десять лет, а кому и ВСЕГО десять.

Томатный сок

Повесть о женщине из другого времени

Я нечасто видел слезы моих друзей. Мальчики ведь плачут в одиночестве или перед девочками (футболисты не в счет, им все можно). При других мальчиках мы плачем редко, и только когда совсем плохо.

Тем острее врезались в память слезы моего друга, внезапно появившиеся в его глазах, когда мы ехали в Москву, и я налил себе томатный сок.

Теперь перейдем к изложению сути дела, веселой и поучительной.

В юности у меня было много разных компаний, они переплетались телами или делами, постоянно появлялись и исчезали новые люди. Молодые души жили, словно в блендере. Одним из таких друзей, взявшихся ниоткуда, был Семен. Разгильдяй из хорошей ленинградской семьи. То и другое было обязательным условием попадания в наш социум. Не сказать, чтобы мы иных «не брали», – отнюдь. Просто наши пути не пересекались. В 90-е разгильдяи из плохих семей уходили в ОПГ, либо просто скользили по пролетарской наклонной, а НЕразгильдяи из хороших семей либо создавали бизнесы, либо скользили по научной наклонной, кстати, чаще всего в том же финансовом направлении, что и пролетарии.

Мы же, этакая позолоченная молодежь, прожигали жизнь, зная, что генетика и семейные запасы never let us down. Семен, надо сказать, пытался что-то делать, работал переводчиком, приторговывал какими-то золотыми изделиями, иногда «бомбил» на отцовской машине. Он был очень старательным, честным и сострадающим, что в те времена едва ли было конкурентным преимуществом. Помню, сколько мы ни занимались извозом, обязательно находились пассажиры, с которыми Сеня разбалтывался и денег потом не брал. А еще он был очень привязан к родне, с которой познакомил и меня. Семьи у нас были похожи.

Молодые родители, тщетно пытавшиеся найти себя в лихом постсоциализме, и старшее поколение, чья роль вырастала неизмеримо в смутное время распада СССР. Эти стальные люди, родившиеся в России в начале ХХ века и выжившие в его кровавых водах, стали несущими стенами в каждой семье. Они справедливо считали, что доверять внуков детям нельзя, так как ребенок не может воспитать ребенка. В итоге, в семье чаще всего оказывались бабушки/дедушки и два поколения одинаково неразумных детей.

Бабушку Семена звали Лидия Львовна. Есть несущие стены, в которых можно прорубить арку, но об Лидию Львовну затупился бы любой перфоратор. В момент нашей встречи ей было к восьмидесяти, так сказать, ровесница Октября, презиравшая этот самый Октябрь всей душой, но считавшая ниже своего достоинства и разума с ним бороться. Она была аристократка без аристократических корней, хотя и пролетариат, и крестьянство ее генеалогическое древо обошли. В жилах местами виднелись следы Моисея, о чем Лидия Львовна говорила так: «В любом приличном человеке должна быть еврейская кровь, но не больше, чем булки в котлетах». Она была крепка здоровьем и настолько в здравом уме, что у некоторых это вызывало классовую ненависть.