Полное собрание беспринцЫпных историй

Мент посмотрел на участников мапетшоу, на плетку в руках управделами, потом на фалоиммитатор, стоящий на рояле. Лариса училась на театрального режиссера, любила художественную достоверность и за пять минут собрала декорации.

– Нравится, я спрашиваю?

Куклы усердно закивали.

– Пиздец, что в стране творится, – стал сокрушаться капитан милиции. – Ладно, сейчас комнаты проверим и поехали отсюда.

Кроме девушек, в борделе никого не было, и наряд не стал задерживаться.

– Лариса, мы на субботник к вам в среду. И можно без этого вашего ВЛКСМ?

– BDSM.

– Ну да, без него. По старинке.

Коля отсиделся в борделе и открыл с Ларисой спортивный бар.

«Спартак» в том сезоне что-то выиграл.

Первое сентября. Боль

Тяжело в школе оставаться без друзей.

1 сентября девятого класса. Я приезжаю с дачи и более всего жду встречи со своей компанией. Еще трое таких же оболтусов. За восьмой класс, как мне казалось, мы особенно сдружились. Развлекались безбожно. Ну к примеру, ездили в Гостиный двор, примеряли идиотские женские шапки и дико ржали, пока нас наконец не выгоняли. И еще много интересного. Но лето – это три месяца. За три месяца все могло раствориться, даже крепкая мужская дружба. Тем не менее я верил в чудо. В школу летел на крыльях, бежал из автобуса, готовый броситься в объятия мушкетерам. Девяносто дней спустя! Ищу. Кто-то сказал, что они на третьем этаже в каком-то пустом кабинете. Сердце стучит. Подхожу к открытой двери, вижу – сидят. Занимаю проем и оттуда бросаю:

– Здорово, отличники!

Все трое обернулись, равнодушно сказали:

– Привет.

И отвернулись. Мой мир рухнул. Не хотелось плакать в 14 лет, но я был готов. А чего я ожидал и, главное, с чего? Ну потусили в прошлом году. За лето все забылось… Больно, конечно, так их ждал. Парни…

Тут один снова на меня, застывшего в дверях, посмотрел. Глаза округлились:

– Цыпкин, это ты?!

Все трое разом вскочили.

– Ты что, блять, нитратов объелся? Ты где ходишь, мы уже час тебя ждем!

За лето у меня сломался голос, я вырос на двенадцать сантиметров и отрастил волосы.

Я никогда не был таким счастливым.

Мечта

Однажды мой товарищ Кирилл влип. Мы были знакомы по даче, в городе общались реже, поэтому, встречаясь летом, начинали беседу с сочинения: «Как я провел зиму».

Последнюю школьную зиму мы провели тяжело. Все готовились к поступлению, пытаясь втиснуть между тусовками репетиторов и подготовительные курсы. Некоторые еще и любовь пробовали запихать в это расписание. Ну как любовь?.. Похотливые пробы пера.

Кирилл обгонял нас всех в развитии и еще в прошлое лето рассказывал о прелестях легкой эротики. От зависти мы, как могли, пытались исключить его из наших рядов, так как слушать о живой женской груди было невыносимо, на рыбалке особенно. Ну представьте. У тебя клюет. Ты мечтаешь о леще. А тут: «А вот, если еще и попросить ее…» Теряешь и сознание и леща. Обидно вдвойне. А самому сказать нечего. За одиннадцатый класс мне кое-как наскреблось, чем ответить, и я ждал каникул, чтобы наконец, умножив всё, что было, на три, заткнуть ненавистного соседа.

Кирилл прибыл мрачный. Мы сели в лодку, достали сигареты BT, я блеснул зиппой, утопленной моими кривыми руками уже через день, и поделился опытом сатанинского петтинга.

– Ну а ты как?

– Да пиздец, на прошлой неделе родители запалили меня дома. Такая разборка была, как будто я трахался с нашим попугаем. Мать орала, что я животное и что она не потерпит шлюх в своем доме. Отец хоть молчал, и то хорошо.

После слова «трахался» я сразу понял, что могу свои невинные истории свернуть в трубочку и скурить, поэтому вновь превратился в слушателя.

– А с кем запалили-то и как?

– Да с химичкой нашей.

Мне захотелось немедленно утопиться. Именно утопиться. Потому что убийство Кирилла ситуацию бы не спасло. Он бы и из-под воды смотрел на меня с презрением и снисхождением.

Оставалась последняя надежда на то, что она старая и, соответственно, страшная. У нас была в школе учительница английского. Мы обожали дискутировать на тему, неужели и в таком возрасте она кому-то нужна. Старухе было 36. Сейчас, смотря на фотографии, могу ответственно заявить: «Я бы – да».

Наскоблив внутри равнодушия, я спросил:

– Сколько лет?

– На грани. Двадцать пять.

«Сука, блять, сука, сука и сволочь!!!» – это были мысли.

– Если симпатичная, то можно, – это были слова.

– Симпатичная!

– А случилось-то что? – я начал мысленно изготавливать куклу вуду.

– Родаки уехали в Ригу и с какого-то хрена вернулись раньше. В самый разгар, прикинь, заявились. А мы так шумели, что на лестнице слышно было. У нас же дверь, считай, картонная. Так что говорить, что химию учили, было без понту. Знаешь, мама так ее обзывала… Я не думал, что она слова такие знает… Сказала, что всю жизнь ей сломает, по судам затаскает. Я за химичку волнуюсь теперь. Ну в чем она виновата…

– И что теперь будет???

– Я пытаюсь маму уговорить, что сам виноват, что инициатива моя, что химичка ни при чем, но чего-то пока бесполезно.

– Может, отцу с ней поговорить?