Полное собрание рассказов

Профессор Барнхауз закрыл глаза, поджал губы и принялся поглаживать пальцами виски. Так прошло около минуты. Изображения на экранах задергались, и статическое поле Барнхауза заглушило радиосигналы. Профессор вздохнул, открыл глаза и удовлетворенно улыбнулся.

— Вы сделали все, что могли? — недоверчиво спросил генерал.

— Весь выложился, — ответил профессор.

Изображения на экранах прекратили трястись, и по радио послышались восхищенные возгласы наблюдателей. Алеутское небо было исчерчено дымными следами объятых пламенем бомбардировщиков, с воем несущихся к земле. Одновременно над пустыней вспухли белые облачка и мы услышали отзвук далеких взрывов.

Генерал Баркер ошалело тряс головой.

— Чтоб меня! — закаркал он. — Черт, сэр, чтоб меня! Чтоб меня! Чтоб меня!

— Эй, смотрите! — воскликнул адмирал рядом со мной. — Флот не пострадал!

— Пушки вроде опускаются, — сказал мистер Катрелл.

Мы вскочили со скамьи и сгрудились возле экрана. Мистер Катрелл был прав. Корабельные орудия согнулись так, что стволы уперлись в стальную палубу. И тут мы подняли такой крик, что невозможно было разобрать сообщений по радио. Мы были настолько поглощены происходящим, что не хватились профессора, пока два коротких разряда статического поля Барнхауза не заставили радио замолчать.

Мы растерянно огляделись по сторонам. Профессора не было. Часовой в панике распахнул дверь снаружи и заорал, что профессор сбежал. Он размахивал пистолетом, показывая на распахнутые настежь покореженные ворота. Вдалеке служебный автобус на полной скорости взлетел на гребень и скрылся в долине за холмом. Удушливый дым застилал небо — горели все до единого автомобили на стоянке. Погоня была невозможна.

— Да что, ради всего святого, на него нашло? — взвыл генерал.

Мистер Катрелл, который только что выбежал за дверь, неторопливо вернулся, дочитывая на ходу какую-то записку. Он сунул ее мне в руки.

— Этот добрый человек оставил нам любовную записочку! Сунул под дверной молоток. Возможно, наш юный друг будет любезен прочесть ее вам, джентльмены, пока я прогуляюсь на свежем воздухе.

— «Господа! — прочел я вслух. — Будучи первым сверхоружием, обладающим совестью, я изымаю себя из арсенала государственной обороны. Я создаю этот прецедент в поведении оружия по чисто человеческим соображениям. А. Барнхауз».

С того самого дня, понятно, профессор систематически уничтожал мировые запасы оружия, так что теперь армию можно вооружить разве что камнями и дубинками. Его деятельность не привела к установлению мира в полном смысле этого слова, но послужила началом нового вида бескровной и увлекательной войны, которую можно назвать «войной болтунов». Все страны наводнены вражескими агентами, которые занимаются исключительно разведкой складов оружия. Эти склады немедленно уничтожаются, как только профессору сообщают о них через прессу.

Каждый день приносит не только новые сведения об оружии, стертом в порошок при помощи психодинамизма, но и новые слухи о местопребывании профессора. За одну только прошлую неделю вышли три статьи, доказывающие, что профессор прячется в развалинах города инков в Андах, скрывается в парижских клоаках и затаился в неисследованных глубинах Карлсбадской пещеры. Зная этого человека, я уверен, что для него подобные убежища слишком романтичны и недостаточно комфортабельны. Огромное количество людей мечтают расправиться с ним, но миллионы других готовы защитить его. Мне бы хотелось думать, что сейчас он укрывается в доме у кого-то из них.

Одно совершенно бесспорно: когда я пишу эти строки, профессор Барнхауз еще жив. Статика Барнхауза прервала радиопередачу всего десять минут назад. За восемнадцать месяцев с момента его исчезновения о смерти профессора сообщали с полдюжины раз. Каждое сообщение основывалось на смерти какого-либо неопознанного, но похожего на профессора человека в период, когда никак не проявляла себя статика Барнхауза. После первых трех сообщений сразу пошли призывы вооружаться по новой, но любители помахать саблями быстро усвоили урок: не стоит раньше времени радоваться смерти профессора.

Не одному «пламенному патриоту» приходилось выкарабкиваться из-под обломков трибуны и выпутываться из обрывков флагов буквально через несколько секунд после торжественного провозглашения долгожданного конца архитирании Барнхауза. Но те, кто только и мечтает ввергнуть мир в войну, в мрачном молчании ждут, когда наступит неизбежное — смерть профессора Барнхауза.

Спрашивать о том, сколько еще проживет профессор, — все равно что спрашивать, сколько еще нам ждать радостей очередной мировой войны. Он не из породы долгожителей: мать дожила до сорока трех лет, отец умер в сорок девять; примерно того же возраста достигали его деды и бабки с обеих сторон. Профессор может прожить еще примерно лет пятнадцать, если ему удастся все это время скрываться от врагов. Но стоит только вспомнить о том, как эти враги многочисленны и сильны, и пятнадцать лет кажутся очень долгим сроком, который в любой момент может сократиться до пятнадцати дней, часов и даже минут.