Я открыл дверь и застукал Роберта за танго в одиночку. До того мгновения, как он увидел меня, ноздри его раздувались, а глаза были широко раскрыты — горящие глаза арабского шейха.
Он хватанул ртом воздух, выключил проигрыватель и рухнул на диван.
— Продолжай, — сказал я. — У тебя отлично получается.
— Думаю, нам зря кажется, что мы цивилизованные, — сказал Роберт.
— Многие приличные люди танцуют танго, — заметил я.
Он продолжал сжимать и разжимать кулаки.
— Дешевка, примитив!
— Танго не для красоты. Танго для того, чтобы хорошо.
— В Поните так не делают, — проговорил Роберт.
Я пожал плечами.
— А что такое Понит?
— Не хочу показаться невежливым, — сказал он, — но ты, скорее всего, не поймешь.
— Я пробыл здесь достаточно, чтобы понять, что тут практикуется.
— Тебе легко делать замечания. Легко смеяться над тем, за что не несешь никакой ответственности.
— Ответственность? — хмыкнул я. — Ты несешь ответственность? За что?
Роберт задумчиво повел глазами вокруг.
— За вот это… за все. Когда-то все это станет моим, я полагаю. А ты, ты свободен как ветер, ты можешь отправиться куда пожелаешь и смеяться над чем угодно.
— Роберт, — сказал я. — Это всего лишь недвижимость. Если она тебя угнетает, что ж, когда она станет твоей, просто продай ее.
Роберт был потрясен.
— Продать? Но это построил мой прадед.
— Отменный каменщик, — сказал я.
— Это же образ жизни, который исчезает повсюду!
— Счастливого пути, — сказал я.
— Если Понит пойдет ко дну, — сурово проговорил Роберт, — если мы все покинем корабль, кто тогда сохранит традиционные ценности?
— Какие ценности? Приверженность теннису и хождению под парусом?
— Ценности цивилизации! Лидерства!
— Какой цивилизации? Ты о той книжке, которую твоя мать все собирается когда-нибудь прочесть?
— Мой прадед, — заявил Роберт, — был вице-губернатором Род-Айленда.
В качестве ответа на эту невероятную новость я включил проигрыватель, и комнату вновь наполнили звуки танго.
В дверь тихонько постучали, я открыл и увидел юную красавицу Мэри, горничную верхних этажей — она была в домашнем халате.
— Я услышала голоса, — сказала Мэри. — Подумала: вдруг воры.
Ее плечи плавно двигались в такт музыке.
Я подхватил ее и в ритме танго увлек в гостиную.
— С каждым шагом, — сказал я ей, — мы предаем нашу мелкобуржуазную природу и погружаемся все глубже в сердце цивилизации.
— М-м? — пробормотала Мэри, не открывая глаз.
Я почувствовал руку на своем плече. Роберт, задыхаясь от волнения, вклинился между нами.
— После нас хоть потоп, — сказал я, загружая пластинки в автомат.
Так началось тайное падение Роберта — равно как и наше с Мэри. Почти каждую ночь ритуал повторялся: мы включали проигрыватель, Мэри спускалась узнать, что происходит, и я с ней танцевал. Роберт молча наблюдал за нами, потом тяжело поднимался с дивана, словно пораженный артритом старик, и так же молча забирал ее у меня.
Для Писконтьюта это было эквивалентом черной мессы.
Через три недели Роберт был превосходным танцором, по уши влюбленным в Мэри.
— Как такое могло случиться? — спрашивал он меня. — Как?
— Ты мужчина, она женщина, — сказал я.
— Мы совершенно разные!
— Да здравствует совершенная разница, — сказал я.
— Что же мне делать? Что же делать? — подавленно проговорил Роберт.
— Объяви о своей любви, — сказал я.
— К горничной? — не веря ушам, пробормотал он.
— Голубых кровей больше не существует, — сказал я. — У потомков вице-губернатора Род-Айленда нет другого выхода, как только жениться на простых девушках. Это как в той детской игре, когда кому-то всегда не хватает стула.
— Не смешно, — горько проговорил Роберт.
— Послушай, тебе ведь не на ком жениться в Писконтьюте, верно? — заметил я. — Сторож в лесу дежурит уже три поколения, и все здесь давно уже по крайней мере в троюродном родстве. Система взращивает в себе семена собственного разложения, пока жизнь не заставит вас начать смешивать кровь с шоферами и горничными.
— Свежая кровь появляется постоянно, — запротестовал Роберт.
— Свежая кровь уехала, — сказал я. — Вернулась домой в Бикон-Хилл.
— Правда? Я не знал, — удивился Роберт. — Я последнее время вообще мало кого вижу, кроме Мэри. — Он приложил руку к груди. — Эта сила… она делает с тобой все, что пожелает, заставляет чувствовать то, что она хочет.
— Спокойно, мой мальчик, спокойно, — сказал я и отправился прямо спросить у Мэри, любит она Роберта или нет.
Под гуденье пылесоса она отвечала двусмысленно и загадочно.
— Я словно создала его. Практически из ничего.
— Он говорит, ты разбудила в нем дикаря.
— Я о том и толкую. Не думаю, что там был дикарь, которого можно было бы разбудить.
— Какая досада, — заметил я. — А ведь сколько сил потрачено, чтобы держаться от дикарей подальше. Если ты за него выйдешь, у тебя будет очень богатый дикарь.
— Пока что он как дитя из инкубатора, — зло проговорила Мэри.
— Жизнь для Роберта потеряла смысл, — сказал я. — Ты и не представляешь, что с ним сделала. Ему теперь абсолютно плевать, выигрывает он или нет в теннисе и гонках.
Рассказывая о любви другого, я заглянул в широкие голубые окна ее души, и безумное желание захлестнуло меня.