Полное собрание рассказов

С расстояниями в Ирландии особенно не считаются. Люди с готовностью ведут машину три часа, чтобы нанести послеполуденный визит, а для такого значительного бала, как этот, никакая дорога не была слишком дальней. Белла с трудом составила список, прибегая к справочникам, знаниям Райли современного общества и своей внезапно оживившейся памяти. Бодро, твердым детским почерком, она наносила имена на открытки и адреса на конверты. Ей прошлось несколько раз засиживаться допоздна. Многие из тех, чьи имена надписывала, были мертвы или прикованы болезнями к постели; кое-кто из тех, кого она видела совсем детьми, достигали пенсионного возраста в отдаленных уголках земного шара; многие из домов, куда писала, сгорели во время волнений и представляли собой почерневшие развалины; в некоторых «не жил никто, только фермеры». Но в конце концов адрес был написан на последнем конверте. Облизнув и наклеив последнюю марку, она поднялась из-за стола позже, чем обычно. Руки и ноги ее затекли, глаза слезились, на языке был вкус клея почтового министерства свободного государства; у нее слегка кружилась голова, но в тот вечер она заперла письменный стол с сознанием, что самая важная часть работы позади. Из этого списка было сделано несколько важных, умышленных исключений.

— Что это я все слышу о том, что Белла задает вечеринку? — обратилась леди Гордон к леди Моксток. — Я не получила открытки.

— И я пока что не получила. Надеюсь, старушка не забыла меня, поскольку твердо намерена поехать. Я ни разу не бывала в этом доме. Думаю, у нее есть какие-то привлекательные вещи.

С чисто английской сдержанностью леди, муж которой взял внаем Мок-Хаус, ни разу не проболталась, что во Флистауне готовится какая-то вечеринка.

С приближением назначенного дня Белла сосредоточилась главным образом на своей внешности. В последние годы она покупала маю одежды, а дублинская портниха, с которой она имела дело, закрыла ателье. Какую-то безумную минуту она носилась с мыслью поехать в Лондон, даже в Париж, и только воспоминание о времени заставило ее отказаться от этого намерения. В конце концов нашла магазин, который ее устраивал, и купила великолепное платье из темно-красного атласа, а к нему длинные белые перчатки и атласные туфли. Среди ее драгоценностей, увы, не было тиары, но она отыскала множество блестящих безвкусных викторианских колец, несколько цепочек и медальонов, жемчужных брошей, бирюзовых серег и гранатовое ожерелье. Вызвала из Дублина парикмахера, чтобы сделал ей прическу.

В день бала Белла проснулась рано, слегка лихорадочной от нервозного волнения, и ворочалась в постели, пока нужда не заставила подняться, мысленно перебирая все подробности приготовлений. До полудня она наблюдала, как вставляют сотни свечей в канделябры вдоль стен танцевального зала и столовой и в три громадные люстры резного уотерфордского стекла; смотрела, как накрывают столы к ужину серебром и хрусталем, ставят у буфета большие ведерки с бутылками во льду; помогала убирать хризантемами лестницу и коридор. В тот день она не обедала, хотя повар соблазнял ее деликатесами, уже прибывшими от поставщика провизии. Почувствовав легкую слабость, она ненадолго прилегла, но вскоре собралась с силами и стала собственноручно пришивать гербовые пуговицы на ливреи нанятых слуг.

В приглашениях было указано, что начало в восемь часов. Белла подумала, не слишком ли это рано — она слышала рассказы о вечеринках, которые начинались очень поздно, — но пока невыносимо тянулась вторая половина дня и густые сумерки окутывали дом, обрадовалась, что назначила короткий срок этому утомительному ожиданию.

В шесть она поднялась, чтобы одеться. Парикмахер с целой сумкой щипцов и гребней был там. Он расчесывал, завивал ей волосы, взбивал и обрабатывал, пока прическа не стала аккуратной, строгой и гораздо более пышной. Белла надела все свои драгоценности и, встав перед большим зеркалом в своей комнате, не смогла сдержать удивленного восклицания. Потом, хромая, спустилась.

Освещенный свечами дом выглядел великолепно. В зале уже расположился оркестр, выстроились в ряд двенадцать нанятых лакеев, стоял и Райли — в брюках до колен и черных шелковых чулках.

Пробило восемь. Белла ждала, но никто не появлялся.

Она сидела в позолоченном кресле на верхней площадке лестницы, глядя прямо перед собой пустыми голубыми глазами. В зале, в гардеробе, в столовой нанятые лакеи понимающе переглядывались: «Чего ждет эта старуха? Никто не кончит ужинать раньше десяти».

Факельщики у крыльца постукивали нога об ногу и растирали руки.

В половине двенадцатого Белла поднялась из кресла. По ее лицу невозможно было догадаться, что она думает.

— Райли, пожалуй, мне нужно поужинать. Я чувствую себя не особенно хорошо.

И медленно захромала в столовую.

— Подай мне фаршированную куропатку и бокал вина. Скажи оркестрантам, пусть играют.

Дом огласили звуки вальса «Голубой Дунай». Белла довольно улыбнулась и стала слегка покачивать головой в такт музыке.