Полное собрание рецензий

«Я отвел ее руки – я тебя не запачкал? – прижался к туше с несдерживаемым вздохом омерзения, поцеловал в щеку раз, другой, не замечая ищущих губ, и еще вздохнул; она протянула влажные салфетки в разорванной упаковке – все найдется у девушки в сумке, – быстро вытерся, украинка нащупала сквозь юбку трусы и подтянула их на место. Всё».

«Мокрые волосы девушки противно елозили по левому плечу, груди давили на живот комками жира. Так никогда… не кончится. 〈…〉 Повернуть ее, что ли, задом… Чтоб хоть слезла. Да ну ее на хрен!»

«…Вцепилась и повалилась, сунув в мой рот пресный язык, со свежей отдушкой какой-то карамельки. Ничего не хотелось, я очищал, доставал наружу изжеванный целлюлитом зад, выпитые, низко потекшие к пузу груди, потрогал днище, заросшее переползающим на ноги мхом…»

Что-то обрыдло мне цитировать. Похоже, и насчет слога я малость того… Неровный он какой-то. Бойкий, с напором, а неровный. Зависит от высоты изображаемого предмета. Завидев тень «императора» – воспаряет. Но при мысли о т. н. слабом поле забывает сглотнуть. Нет-нет, да и брызнет слюна неподдельного гнева.

«Я опустился в коридоре на кожаный пенек, пока шипел душ: лишь бы не голая; она вынесла жирный живот с пупом, глубоко вбитым под узел курортно завязанной рубашки, мы дотолкались до кровати…»

«Я – молнией! – расстегнул сбрую у нее на спине, перекатил брюхом вверх, рывком задрал майку и схватил губами пресный сосок – самое скучное дело на свете…»

Серьезные, короче, проблемы у человека. И непреодолимая потребность передать совершенно посторонним людям – нам с вами – все подробности. Под предлогом, значит, реставрации (с последующей продажей) тайн кремлевских. Не желает – в поликлинику. Скрывается в романе. Которого нет. Странно все это. И не смешно.

Роман Тименчик. Что вдруг: Статьи о русской литературе прошлого века

Сборник. – М.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2008.

Доставляет удовольствие (иногда – и наслаждение, по крайней мере – лично мне; тут есть, например, незабываемая статья про танго: как бы примечание к одному из стихотворений Бродского; всего-то 15 страниц, причем последние семь заняты примечаниями же к предыдущим восьми, состоящим, кстати, наполовину из цитат; а проглотил – и чуть ли не целую минуту или около того чувствуешь себя так, словно ты и сам – человек культуры; почти что понимаешь, какая там, у них, в культуре, видимость; какая освещенность) – а также эта книжка приносит пользу.

Разумею – не только другим разъяснителям чужих текстов (профессорам литературы, комментаторам, домушникам, медвежатникам, карманникам, щипачам – и типам вроде меня, – которые, значит, не стесняются печатно «предаваться размышлениям об эмоциях, своих и автора, воплощенных и выраженных этим текстом»: данный род занятий охарактеризован в книге как «непыльная практика сюсюкающих дармоедов»; в самую точку).

Нет, я про пользу моральную. Про бегущую между типографских строк невидимую строку: литератор! а литератор! смотри, сколько вас, литераторов, было в одном только кратком т. н. Серебряном веке, – а кого теперь знают хотя бы по фамилии. Вот и не будь смешон, а будь скромен. Твердо и весело знай: помрешь, блин, и никто не вспомнит.

Кроме людей школы Тименчика. И нескольких его друзей.

Эти люди тщатся осушить русский рукав Леты. Чтобы словосочетание «забытый писатель» превратилось в оксюморон.

Что значит – забытый? вот же он, поставлен по алфавиту и поблескивает пуговицами, как живой: существовал с такого-то числа по такое-то; названия сочинений; красная, а также средневзвешенная сочинениям цена; особая примета, слушок, сплетенка.

Бессмертья, может быть, залог. Как это у Бродского насчет прохожего с лопатой? В литературной т. н. среде лопата наготове у каждого, и человек человеку – мемуарист.