Полное собрание рецензий

У Алексея-то Шилейко – и у Вячеслава Вс. Иванова – мотив, наверное, был другой. Типа забросить в будущее сигнальный поплавок, чтобы дрожал на поверхности над затонувшим кораблем с пиастрами. Потому что В. К. Шилейко был, можно думать, гений, один из самых сильных. Мало что успел, и рукописи роковым образом пропали, – а современникам запомнился именно так – гениальным и не от мира сего.

И в этой книге так выглядит, даром что в ней перетираются почти сплошь тягостные пустяки. Все равно чувствуется, что поверх так называемой жизни он беспрерывно думает о чем-то другом – и вполне вероятно, что не по-русски, а на одном из тех других, пятидесяти двух, которыми, говорят, владел.

И, по правде говоря, такая злость берет! Злость на всех, кроме разве сенбернара Тапы да грудного тогда составителя книги, но в сущности – только на судьбу. Нет чтобы оставить человека в покое – чтобы жил, предположим, в Мраморном дворце на всем готовом, – и не напускать на него ни поэтесс, ни искусствоведок, ни Советскую власть. Читал бы горстке таких же, как он, ненормальных лекционный курс про досаргоновские храмовые ритуалы, а на сон грядущий сам себе – стихи какого-нибудь Гвидо Кавальканти… Это так, первое попавшееся, вообще же ученость мелькает между строк необозримая – и трудолюбие титана.

Вот кто не знал тоски по мировой культуре: звездам не темно.

Незнакомые принимали за городского сумасшедшего. Ходил в солдатской шинели, в ермолке. Каждый вечер измерял себе температуру.

Но градусник – не лекарство. И перевод «Гильгамеша» сгинул, должно быть, в приемном пункте вторсырья. Зато вот какие тексты сохранились для науки:

«Чаю мне не присылай: обошелся. Как бабушкино больное ушко, идут ли у Щетинкина зубки? – Прости, голубка, крепко тебя с сынишкой и всех целую. Твой Володик».

Хосе Ортега-и-Гассет. Этюды о любви

Пер. с исп.; коммент. А.Ю.Миролюбовой. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2003.

Не собирался – да, собственно, и не собираюсь – рассуждать ни про какую любовь, а заглянул в эту книжку с чувством – заранее – глубокого удовлетворения. Мол, стала оперяться моя кооперация, и в культурном до чего городе нахожусь. Кроме того, это – и-посреди фамилии всегда меня пленяло. Философ с такой частицей, согласитесь, должен мыслить глубоко, а излагать красиво, как бы звучным баритоном.

На обложке он, кстати говоря, изображен: киноактер! красавец! В шляпе, в пальто, в перчатках, за рулем открытого авто – мужественный, гладко бритый. В точности каким воображаешь. Без очков.

А что «Восстание масс» оказалось сочинением довольно сухим, – так оно, может, рассчитано на людей с разработанным умом.

А тут уж, наверное, сад волнующих афоризмов, пройдемся-ка.

Я прошелся – и мне не посчастливилось. Вполне возможно, что сам, и только сам, виноват. И все-таки, даже рискуя сделаться посмешищем, разочарования не скрою.

Сад-то он действительно оказался сад, и ухоженный. И афоризмы произрастают в большом количестве. Но представьте, какая странность: вся эта флора шелестит профессорским таким занудным тенорком. Причем интонируя кокетливо-задушевно: ни дать ни взять мы на лекции в клубе рабочей молодежи.

А не будь снобом. Лучше, наоборот, порадуйся, что ученый человек до тебя снизошел. Так и было задумано: как собрание легких статеек – газетных, журнальных; и даже цикл радиоречей.

В самом деле: и умно, и мило. Претензий – ноль. Вот только вьется, неотвязная, над каждой страницей, жужжит, как муха, русская эпиграмма – точней, ее pointe: дескать, «все это к правде близко, а может быть, и ново – для него…»

Наглость какая! Сам Ортега-и- (-и-, понимаете ли) Гассет для него простоват!

Откуда я знаю: простоват, не простоват. Не исключено, что в свое время – в промежутке между мировыми войнами – эти мысли пробивали насквозь самую прочную кожаную куртку. А потом затупились. Сверкали новизной, как только что отчеканенные монеты, – но потускнели, разойдясь по рукам. Какой печальный урок, вот и стремись в эссеисты: самый что ни на есть газообразный жанр.

Но наш Бердяев-то – в те же годы на те же темы писал так, что до сих пор заводит. Хотя тоже, по правде сказать, ни о чем не догадался. Потому что пустая это затея – орудовать тут умом, уж лучше хлопать ушами. (А Платон? А Соловьев?) Короче, не знаю, в чем дело – с чего мне примерещилось, будто в этой книжке перебор благоглупостей. Судите сами – а я клянусь, что абзац или два (если попадутся короткие – три) наугад, выпишу наобум.