Полное собрание сочинений

– Тысячу фунтов? – спросил он.

– Совершенно верно, – сказал я.

– Вы их получите, – сказал он. – Что за virtu[288]! – и он немедленно выписал мне чек и зарисовал мой нос. Я снял квартиру на Джермин-стрит и послал ее величеству девяносто девятое издание «Носологии» с портретом носа. Этот несчастный шалопай, принц Уэльский, пригласил меня на ужин.

Мы все знаменитости и recherches[289].

Присутствовал новейший исследователь Платона. Он цитировал Порфирия[290], Ямвлиха[291], Плотина[292], Прокла[293], Гиерокла[294], МаксимаТирского[295] и Сириана[296].

Присутствовал сторонник самоусовершенствования. Он цитировал Гюрго[297], Прайса[298], Пристли[299], Кондорсе[300], де Сталь[301] и «Честолюбивого ученого, страдающего недугом».

Присутствовал сэр Позитив Парадокс Он отметил, что все дураки – философы, а все философы – дураки.

Присутствовал Эсгетикус Этикс. Он говорил об огне, единстве и атомах, о раздвоении и прибытии души[302]; о родстве и расхождении; о примитивном разуме и гомеомерии[303].

Присутствовал Теологос Теологи. Он говорил о Евсевии[304] и Арии[305]; о ереси и Никейском соборе[306]; о пюзеизме[307] и пресуществлении[308]; о гомузии и гомуйозии[309].

Присутствовал мосье Фрикассе из Роше де Канкаля. Он упомянул мюритон с красным языком; цветную капусту с соусом veloute; телятину a la St. Menehoult; маринад a la St. Florentin и апельсиновое желе en mosaiques[310].

Присутствовал Бибулус О'Бражник. Он вспомнил латур и маркбруннен; муссо и шамбертен; рошбур и сен-жорж; обрион, леонвиль и медок; барак и преньяк; грав и сен-пере. Он качал головой при упоминании о клодвужо[311] и мог с закрытыми глазами отличить херес от амонтильядо.

Присутствовал синьор Тинтонтинтино из Флоренции. Он трактовал о Чимабуэ, Арпино[312], Карпаччо[313] и Агостино[314]; о мрачности Караваджо, о приятности Альбано[315], о колорите Тициана, о женщинах Рубенса и об озорстве Яна Стеена[316].

Присутствовал президент Бели-Бердского университета. Он держался того мнения, что луну во Фракии называли Бендидой[317], в Египте – Бубастидой[318], в Риме – Дианой, а в Греции – Артемидой.

Присутствовал паша из Стамбула. Он не мог не думать, что у ангелов обличье лошадей, петухов и быков, что у кого-то в шестой небесной сфере семьдесят тысяч голов, и что земля покоится на голубой корове, у которой неисчислимое множество зеленых рогов.

Присутствовал Дельфинус Полиглот. Он сообщил нам, куда девались не дошедшие до нас восемьдесят три трагедии Эсхила[319]; пятьдесят четыре ораторских опыта Исея[320]; триста девяносто одна речь Лисия[321]; сто восемьдесят трактатов Феофраста[322]; восьмая книга Аполлония[323] о сечениях конуса; гимны и дифирамбы Пиндара[324]; и тридцать пять трагедий Гомера Младшего[325].

Присутствовал Майкл Мак-Минерал. Он осведомил нас о внутренних огнях и третичных образованиях; о веществах газообразных, жидких и твердых; о кварцах и мергелях; о сланце и турмалине; о гипсе и траппе; о тальке и кальции; о цинковой обманке и роговой обманке; о слюде и шифере; о цианите и лепидолите; о гематите и тремолите; об антимонии и халцедоне; о марганце и о чем вам угодно.

Присутствовал я. Я говорил о себе; о себе, о себе, о себе; о носологии, о моей брошюре и о себе. Я задрал мой нос, и я говорил о себе.

– Поразительно умен! – сказал принц.

– Великолепен! – сказали его гости; и на следующее утро ее светлость герцогиня Шут-Дери нанесла мне визит.

– Ты пойдешь к Элмаку[326], красавчик? – спросила она, похлопывая меня под подбородком.

– Даю честное слово, – сказал я.

– Вместе с носом? – спросила она.

– Клянусь честью, – отвечал я.

– Так вот тебе, жизненочек, моя визитная карточка. Могу я сказать, что ты хочешь туда пойти?

– Всем сердцем, дорогая герцогиня.

– фи, нет! – но всем ли носом?

– Без остатка, любовь моя, – сказал я; после чего дернул носом раз-другой и очутился у Элмака.

Там была такая давка, что стояла невыносимая духота.

– Он идет! – сказал кто-то на лестнице.

– Он идет! – сказал кто-то выше.

– Он идет! – сказал кто-то еще выше.

– Он пришел! – воскликнула герцогиня. – Пришел, голубчик мой! – и крепко схватив меня за обе руки, троекратно поцеловала в нос. Это произвело немедленную сенсацию.

– Diavolo![327] – вскричал граф Козерогутти.

– Dios guarda![328] – пробормотал дон Стилетто.

– Mille tonnerres![329] – возопил принц де Ля Гуш.

– Tausend Teufel![330] – проворчал курфюрст Крофошатцский. Этого нельзя было снести. Я разгневался. Я резко повернулся к курфюрсту.

– Милсдарь, – сказал я ему, – вы скотина.

– Милсдарь, – ответил он после паузы, – Donner und Blitzen![331] Большего нельзя было и желать. Мы обменялись визитными карточками. На другое утро, под Чок-Фарм, я отстрелил ему нос – и поехал по друзьям.

– Bete![332] – сказал один.

– Дурак! – сказал второй.

– Болван! – сказал третий.

– Осел! – сказал четвертый.

– Кретин! – сказал пятый.

– Идиот! – сказал шестой.