Каждое поколение передает поколению последующему тело, расположенное к греху; каждый человек, при рождении, получает это наследие несчастия. Но, между сынами Адама, есть одно исключение — единственное: это Христос, наш Спаситель. Дано ли Ему исключение, как привилегия, или как милость? Нет! Оно было простою необходимостью. Его духовное естество, человеческое, но совершенное, как само Божество, было несовместно с грехом; оно не было (ибо не могло быть) соединено с таким телом, для которого законом был бы грех. Страдать со своими братьями, за братьев, — таков смысл земной жизни нашего Спасителя. Пострадать
282
не усматриваем; но он открыт очам Иеговы. Итак, первородный грех есть более чем возможность греха, существующая скрытно во всяком духовном естестве, за исключением Господа нашего Иисуса; он есть возможность проявившаяся, другими словами: есть действительный грех, подвергающий нас тяжести Божественного гнева. Таким-то образом, правосудие Божие является решительно правым в наших страданиях и в нашем осуждении; а милосердие Божие — бесконечно милосердым в нашем спасении и в даруемом нам праве искупать себя соединением с человеком совершенным, Иисусом, нашим Спасителем.
Вот чему поучает Христианство со времени Св. Павла. Вы могли отвергнуть его учение; но, по крайней мере, должны были сознать, в какое затруднение вы впадали, отвергая его, а не увертываться от него кружением в области мистической риторики, столь же противной нравственному чувству как и логике. Такого рода пятнами не следовало бы помрачать блеска столь прекрасного труда; не следовало бы делать из перевода Библии неприятное и нездоровое чтение. Простите мне суровость критики, подсказываемой мне совестью. Повторяю: вы боитесь быть в согласии с Церковью; вам кажется, что послушание ее голосу было бы рабством.
Не бойтесь! Для разума человеческого одно рабство— в заблуждении, и наоборот — только в подчинении премудрости Церкви, или точнее: в согласии с нею этот разум обретает истинную свободу.
Перехожу теперь к замечаниям менее важным, но которые однако не лишены значения.
Вы говорите, и очень справедливо, что Еврейский язык не может быть признаваем за язык Авраамовых предков: это несомненно. Наречия Палестины не могли не иметь влияния на наречие, которое принес этот патриарх в свое новое отечество, предназначенное в наследие его племени. История Лавана, по-видимому, доказываем действительность этого факта, вероятно по себе; но здесь представляется другой вопрос. Какой был пер-
283