Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Том 2

Чтоб дать возможность понять его, необходимо предпослать ему объяснение, иными словами: перевести его, а коль скоро допускается объяснение, ничто не мешает таким же объяснением придать неопределенному выражению большую определительность. В чем же заключается обвинение?

«Но», говорят нам, «слово соборный употребляется и в других смыслах; оно значит иногда: синодальный, кафедральный, даже общественный (public)». Положим; но разве на греческом языке слово кафолический не имеет других значений, кроме того, которое дано ему в символе? По-видимому, отец Иезуит не только ничего не смыслит в греческой грамоте, но даже не имеет в своей келье греческого словарика, в котором бы мог справиться о различных смыслах этого слова на том единственном языке, на котором оно имеет какой-нибудь смысл. Спрашиваю опять: в чем же обвинение?

Все это только смешно; но вот в чем заключается серьёзная сторона вопроса:

Отец Иезуит понимает ли, что значит слово «кафолический»?

«Оно значит всемирный, отвечает отец Иезуит. Всемирный! Но в каком же смысле? — «Что ж, это ясно: в том смысле, что Церковь объемлет все народы». — Я ничего не навязываю отцу Гагарину от себя; таково его собственное объяснение, ибо вот его слова: «свойство, которого по преимуществу не достает у восточного исповедания, то свойство, которого отсутствие мечетсяв глаза, есть именно кафоличность, всемирность. Стоит открыть глаза, чтоб убедиться, что Церкви этого исповедания суть Церкви областные, местные, народные, не составляющие Церкви всемирной. В этом отношении они стоят ниже Протестантства; ибо протестанты встречаются везде, а о восточных этого сказать нельзя». Итак, кафолический значит принадлежащий всем народам. Но, в таком случае, которая же из Церквей есть католическая? Где она? В Риме? Пусть покажут мне Римскую Церковь в народе турецком, в Турции; в

323

народе персидском в Персии; между неграми, в середине Африки? — В ответ скажут, может быть, что это придирка, и что в этом случае важно большее или меньшее число лиц, исповедующих веру». Поистине, предполагать, что определения до такой степени грубые могли найти место в символе, может только легкомысленнейший из легкомысленных сынов века сего.

Большее или меньшее число!

Ну, а в то время, когда еще Церковь была, так сказать, в колыбели; когда она вся заключалась в тесной храмине, осветившейся в Пятидесятницу огненными языками, она ли, Церковь ли, по вашему была кафолична, или это свойство, в то время, принадлежало язычеству? А когда торжествующее Магометанство распростерло свои ястребиные крылья от Пиренейских гор до границ Китая и заключило в своем громадном охвате маленький мир христиан, кто был кафоличен по-вашему? Церковь, или Ислам? Если свести дело на поголовный счет, не окажется ли, что и в настоящее время Буддизм кафоличнее Рима? Увы! В вашем смысле кафоличны доселе только невежество и порок, действительно свойственные всем племенам и странам.

Или скажут, что Церковь кафолична и была искони таковою не в том смысле, будто бы фактически обнимала все народы, а в том, что это было ей обещано, т. е. кафолична в силу своей будущности? Я этому верю, но, в таком случае, каким же образом может метаться в глаза теперь, в настоящую минуту, отсутствие того, что еще впереди? Нет, отец Иезуит думал не о будущем; он думал только о величии современного владычества, о протяжении настоящего владения и неприметно впал в нелепость, поддавшись мечтательному представлению, будто и теперь уже весь мир, или без малого сделался Римским. Для него цифра значит все.

За то приложите Протестантству еще несколько миллионов последователей и несколько новых колоний, и тогда оно приобрело бы в его глазах самую важную,

324

отличительную черту кафолицизма. Это вытекает из его слов.