Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Том 2

тут заметно лишь различие в обряде, при совершенном сохранении его первоначального значения. Все таинства могут окончательно совершаться лишь в недрах Православной Церкви, В какой форме они совершаются — это дело второстепенное. Примирением (с Церковью) таинство возобновляется или довершается в силу примирения; несовершенный еретический обряд получает полноту и совершенство Православного таинства. В самом факте или обряде примирения заключается в сущности (virtualiter) повторение предшествовавших таинств. Следовательно, видимое повторение крещения или миропомазания, хотя и ненужное, не имеет характера заблуждения: оно свидетельствуешь о различии в обряде, но не в понятиях. Сравнение с другим фактом церковной истории уяснит мою мысль. Брак есть таинство в глазах Церкви; однако Церковь не требует повторения брака от тех язычников, которых она принимает в общество верующих. Самое обращение язычников, без совершения обряда, дает предшествовавшему соединению четы значение христианского таинства. Вы должны с этим согласиться; а иначе вам придется допустить невозможное, именно, что законное соединение языческой четы имело полное значение христианского таинства. Церковь не требует ни от язычников, ни от жидов, возобновления брака; но вторичное обвенчание могло ли бы считаться заблуждением? Не думаю, хотя в обряде произошло бы изменение. Вот мое мнение об этом вопросе: перекрещивание христиан, в сущности, не есть заблуждение; но если б даже оно было таковым, то и в таком случае Церковь была бы в нем непричастна, ибо заблуждение было бы частное, областное. Продажа индульгенций — дело совершенно иное. Это грех всей Римской Церкви, ибо оно не только было одобрено непогрешимым главою Церкви, но прямо им указано, от него исходило. Впрочем, если даже оставить в стороне это доказательство (хотя оно должно быть вполне убедительно для всякого истого последователя Римской церкви), если допустить, на что я готов, что продажа индульгенций подвергалась порицанию от многих богословов, которые однако не были за это осуждены как еретики: то, и в таком случае, сущность дела не изменится. Заблуждение все-таки остается заблуждением, ибо, с Римской точки зрения, нельзя порицать продажу индульгенций. Ежели признать, что вечное спасение может быть приобретено внешними средствами, то необходимо согласиться и с тем, что

369

Церковь имеет право указывать эти средства, соображаясь с особенными обстоятельствами, в которых находится общество верующих. Почему бы ей, на пример, вместо дел милосердия в пользу бедных, не указать на дело милосердия в пользу всего тела видимой Церкви, или в пользу ее главы? В этом случае вопрос принимает несколько комическую форму. Но догматически заблуждение не заключается в случайной форме его проявления. Заблуждение это лежит в самом основании Римского учения, учения убийственного для христианской свободы и превращающего в рабов и наемников усыновленных детей Божиих.

Я счел нужным отвечать на обвинение, подразумеваемое вами в сделанном вами сравнении между заблуждениями Рима и мнимыми заблуждениями Православия. Я не имею особенного желания нападать на Рим по поводу этого вопроса, а только хотел доказать право наше защищать учение, признающее совершенную непогрешимость нашей Церкви и невозможность открыть в ней какой либо, хотя бы наималейший порок (я не говорю о частных лицах, ни о местных Церквах).

Позвольте мне прибавить, что если б это учение было устранено, то самое понятие о Церкви утратило бы всякую разумность и превратилось бы в мечту по той ясной причине, что признать в Церкви возможность погрешности значит поставить человеческий разум единственным судьей над делом Божиим и подвергать все основания веры разрушительному действию неограниченного рационализма.

Я должен еще прибавить несколько замечаний по поводу размышлений, которыми вы оканчиваете ваше письмо:

1) Я не сомневаюсь в том, что выражение Св. Августина: (principaliter autem etc. etc.) есть позднейшая вставка (доказательства, приведенный Зерникавым, совершенно убедительны); но я склонен скорее считать это древнею вставкой, чем намеренным искажением; поэтому я счел не бесполезным показать, что и тут нет ничего такого, что могло бы послужить к защите Римского учения.

2) Я знаю, что учение, на которое нападает Феодорит, есть не Латинское, в его время еще неизвестное; но выражения, употребленные Феодоритом, содержат в себе смысл прямо противоположный прибавлению к символу веры; а этого вполне достаточно, чтоб доказать, что такое прибавление было бы совершенно невозможно во время Ефесского собора, так как

370

оно противно учению, которое в то время считалось Православным.