Она читала жадно… и равноМарлинского и Пушкина любила(Я сознаюсь в ее проступках)… ноНе восклицала: «Ах, как это мило!»А любовалась молча. Вам смешно?Не верите вы в русскую словесность —И я не верю тоже, хоть у насВесьма легко приобрести известность…Российские стихи, российский квасОдну и ту же участь разделяют:В порядочных домах их не читаютА квас не пьют… но благодарен яТаким чтецам, как барышня моя.XДля них пишу… но полно. Каждый день —Я вам сказал — она в саду скиталась.Она любила гордый шум и теньСтаринных лип — и тихо погружаласьВ отрадную, забывчивую лень.Так весело качалися березы,Облитые сверкающим лучом…И по щекам ее катились слезыТак медленно — бог ведает о чем.То, подойдя к убогому забору,Она стояла по часам… и взоруТогда давала волю… но глядит,Бывало, всё на бледный ряд ракит.XIТам, — через ровный луг — от их селаВерстах в пяти, — дорога шла большая;И, как змея, свивалась и ползлаИ, дальний лес украдкой обгибая,Ее всю душу за собой влекла.Озарена каким-то блеском дивным,Земля чужая вдруг являлась ей…И кто-то милый голосом призывнымТак чудно пел и говорил о ней.Таинственной исполненные муки,Над ней, звеня, носились эти звуки…И вот — искал ее молящий взорДругих небес, высоких, пышных гор…XIIИ тополей и трепетных олив…Искал земли пленительной и дальной;Вдруг русской песни грустный переливНапомнит ей о родине печальной;Она стоит, головку наклонив,И над собой дивится, и с улыбкойСебя бранит; и медленно домойПойдет, вздохнув… то сломит прутик гибкой,То бросит вдруг… Рассеянной рукойДостанет книжку — развернет, закроет;Любимый шепчет стих… а сердце ноет,Лицо бледнеет… В этот чудный часЯ, признаюсь, хотел бы встретить вас,XIIIО, барышня моя… В тени густойШироких лип стоите вы безмолвно;Вздыхаете; над вашей головойСклонилась ветвь… а ваше сердце полноМучительной и грустной тишиной.На вас гляжу я: прелестью степноюВы дышите — вы нашей Руси дочь…Вы хороши, как вечер пред грозою,Как майская томительная ночь.Но — может быть — увы! воспоминаньемВновь увлечен, подробным описаньемЯ надоел — и потому готовРассказ мой продолжать без лишних слов.XIVМоей красотке было двадцать лет.(Иной мне скажет: устрицам в апреле,Девицам лет в пятнадцать — самый цвет…Но я не спорю с ним об этом деле,О разных вкусах спорить — толку нет.)Ее Прасковьей звали; имя этоНе хорошо… но я — я назовуЕе Парашей… Осень, зиму, летоОни в деревне жили — и в МосквуНе ездили, затем что плохи годы,Что с каждым годом падают доходы,Да сверх того Параша — грех какой! —Изволила смеяться над Москвой.XV