Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.

3 Жизнь в Обломовке почти идеально соответствует тем общим чертам идиллии, которые выделяет М. М. Бахтин: особое отношение к пространству и времени, имеющему характер цикличности («…органическая прикрепленность, приращенность жизни и ее событий к месту ‹…›. Идиллическая жизнь и ее события неотделимы от этого конкретного пространственного уголка, где жили отцы и деды, будут жить дети и внуки. Пространственный мирок этот ограничен и довлеет себе, не связан непосредственно с другими местами, с остальным миром. Но локализованный в этом ограниченном пространственном мирке ряд жизни поколений может быть неограниченно длительным»); «строгая ограниченность ‹…› только основными немногочисленными реальностями жизни» («Любовь, рождение, смерть, брак, труд, еда и питье, возрасты – вот эти реальности идиллической жизни. Они сближены между собой в тесном мирке идиллии, между ними нет резких контрастов, и они равнодостойны…») (Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М., 1975. С. 374).

Логично, что, переходя к теме крушения и ломки идиллического мировоззрения в реалистическом искусстве XIX в., Бахтин, наряду с произведениями Стендаля, Бальзака и Флобера, выделяет занимающие в этом литературном процессе «своеобразное место» романы Гончарова, особенно «Обломова», главным героем которого является «идиллический человек»: «В „Обломове” тема разработана с исключительной ясностью и четкостью. Изображение идиллии в Обломовке и затем на Выборгской стороне (с идиллической смертью Обломова) дано с полным реализмом. ‹…› В самой идиллии (особенно на Выборгской стороне) раскрываются все основные идиллические соседства – культ еды и питья, дети, половой акт, смерть и т. д. (реалистическая эмблематика). Подчеркнуто стремление Обломова к постоянству, неизменности обстановки, его боязнь перемещения, его отношение к времени» (Там же. С. 383; см. также: Klein J. Goncharov’s «Oblomov»: Idyllik in realistischen Roman // Leben, Wirk und Wirkung. S. 217-246).

К панорамной картине жизни в Обломовке относятся и слова Бахтина о быте: «Строго говоря, идиллия не знает быта. Все то, что является бытом по отношению к существенным и неповторимым биографическим и историческим событиям, здесь как раз и является самым существенным в жизни» (Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. С. 374). Собственно, в сложившемся в реалистической литературе понимании быта в «Сне Обломова» нет (он неотъемлемая часть другой, петербургской жизни); ритуально-обрядовый характер жизни обломовцев «лишает понятие быт того оттенка негативной оценочности, которым наделило его сознание человека большого мира» (Ляпушкина. С. 95).

Образ Обломовки амбивалентен, в нем присутствуют черты идиллии и «мнимой идиллии» («квазиидиллии»), сатиры на идиллию (см.: Huwyler Van der Haegen A. Ist Oblomov ein «Heiliger»? // I. A. Goncharov: Beitrage zu Werk und Wirkung. K"oln; Wien, 1989. S. 60-61; Фаустов А. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов»: Художественная структура и концепция человека. Тарту, 1990. С. 4, 6-15; Бёмиг М. «Сон Обломова»: Апология горизонтальности // Гончаров. Материалы 1994. С. 27; Кантор. С. 179-182; Краснощекова. С. 252-260). К тому же, как только «идиллического человека» начинают беспокоить гамлетовские вопросы, идиллия тут же дает трещину, это уже идиллия с изъяном, идиллия, изнутри съедаемая тревогой, сожалениями, идиллия с горестными оглядками на пролетевшие в пустоте и бесконечном тягостном сне годы, со слезами по утраченным идеалам и иллюзиям. По словам А. А. Фаустова, «историчность проникает именно в пустоты обломовского менталитета, изнутри перестраивая его, и в этом – кардинальное отличие „Сна” от классической русской идиллии XIX века (типа «Конца золотого века» А. А. Дельвига или гоголевских «Старосветских помещиков»), в которой самодостаточный пасторальный мир встречался с чуждым ему началом как некая тотальность, и в гибели сохраняющая свою целостность» (Фаустов А. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов»: Художественная структура и концепция человека. С. 10). Что же касается идиллии на Выборгской стороне, то это «неотвратимое и неуклонное „погасание” героя, исчерпание воображения» (Там же).

Сноски к стр. 197

1 См.: Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры: «Элегическая школа». СПб., 1994. С. 143 и след.; Ляпушкина. С. 113-114.

Сноски к стр. 198

1 См. об этом: наст. изд., т. 1, с. 702-703.