Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

Хо-хо-хо! Я тебе самого наилучшего вина за рубль куплю. Хо-хо-хо! - Ну, маршируй, старче, ты мне мешаешь... Айда! Старик, хихикая и всплескивая руками, вышел и тихо затворил за собою дверь. В полночь, прочитав "правила" и заказав старухе завтрашний обед, отец Савва еще раз заглянул в комнату сына. Сын продолжал читать, пить и дымить. - Спать пора... раздевайся и туши свечку... - сказал старик, внося в комнату сына запах ладана и свечной гари. - Уже двенадцать часов... Ты это вторую бутылку? Ого! - Без вина нельзя, батя... Не возбудишь себя, дела не сделаешь. Савва сел на кровать, помолчал и начал: - Такая, брат, история... М-да... Не знаю, буду ли жив, увижу ли тебя еще раз, а потому лучше, ежели сегодня преподам тебе завет мой... Видишь ли... За всё время сорокалетнего служения моего скопил я тебе полторы тысячи денег. Когда умру, возьми их, но... Отец Савва торжественно высморкался и продолжал: - Но не транжирь их и храни... И, прошу тебя, после моей смерти пошли племяннице Вареньке сто рублей. Если не пожалеешь, то и Зинаиде рублей 20 пошли. Они сироты. - Ты им пошли все полторы тысячи... Они мне не нужны, батя... - Врешь? - Серьезно... Всё равно растранжирю. - Гм... Ведь я их копил! - обиделся Савва. - Каждую копеечку для тебя складывал... - Изволь, под стекло я положу твои деньги, как знак родительской любви, но так они мне не нужны... Полторы тысячи - фи! - Ну, как знаешь... Знал бы я, не хранил, не лелеял... Спи! Отец Савва перекрестил адвоката и вышел. Он был слегка обижен... Небрежное, безразличное отношение сына к его сорокалетним сбережениям его сконфузило. Но чувство обиды и конфуза скоро прошло... Старика опять потянуло к сыну поболтать, поговорить "по-ученому", вспомнить былое, но уже не хватило смелости обеспокоить

{04253}

занятого адвоката. Он ходил, ходил по темным комнатам, думал, думал и пошел в переднюю поглядеть на шубу сына. Не помня себя от родительского восторга он охватил обеими руками шубу и принялся обнимать ее целовать, крестить, словно это была не шуба, а сам сын, "университант"... Спать он не мог.

{04254}

ШИЛО В МЕШКЕ

На обывательской тройке, проселочными путями, соблюдая строжайшее инкогнито, спешил Петр Павлович Посудин в уездный городишко N, куда вызывало его полученное им анонимное письмо. "Накрыть... Как снег на голову... - мечтал он, пряча лицо свое в воротник. - Натворили мерзостей, пакостники, и торжествуют, небось, воображают, что концы в воду спрятали... Ха-ха... Воображаю их ужас и удивление, когда в разгар торжества послышится: "А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!" То-то переполох будет! Ха-ха..." Намечтавшись вдоволь, Посудин вступил в разговор со своим возницей. Как человек, алчущий популярности, он прежде всего спросил о себе самом: - А Посудина ты знаешь? - Как не знать! - ухмыльнулся возница. - Знаем мы его! - Что же ты смеешься? - Чудное дело! Каждого последнего писаря знаешь, а чтоб Посудина не знать! На то он здесь и поставлен, чтоб его все знали. - Это так... Ну, что? Как он, по-твоему? Хорош? - Ничего.... - зевнул возница. - Господин хороший, знает свое дело... Двух годов еще нет, как его сюда прислали, а уж наделал делов. - Что же он такое особенное сделал? - Много добра сделал, дай бог ему здоровья. Железную дорогу выхлопотал, Хохрюкова в нашем уезде увольнил... Конца краю не было этому Хохрюкову... Шельма был, выжига, все прежние его руку держали, а приехал Посудин - и загудел Хохрюков к чёрту, словно его и не было... Во, брат! Посудина, брат, не подкупишь, не-ет! Дай ты ему хоть сто, хоть тыщу, а он не станет тебе приймать грех на душу... Не-ет!

{04255}