Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

испугался! Ну, неужели, думаю, на него наш разговор подействовал? Душенька моя, надеюсь, что вы не от меня заболели! Ведь и вы меня, тово... И к тому же между товарищами не может быть без этого. Вы меня там и ругали и... с кулаками даже лезли, а я вас люблю! Ей-богу, люблю! Уважаю и люблю! Ну, вот объясните, ангел, за что я вас так люблю? Не родня вы мне, не сват, не жена, а как узнал, что вы прихворнули, - словно кто ножом резанул. Жуков долго объяснялся в любви, потом полез целоваться и в конце концов так расчувствовался, что начал истерически хохотать и хотел даже упасть в обморок, но, спохватившись, вероятно, что он не у себя дома и не в театре, отложил обморок до более удобного случая и уехал. Вскоре после него явился трагик Адабашев, личность тусклая, подслеповатая и говорящая в нос... Он долго глядел на Щипцова, долго думал и вдруг сделал открытие: - Знаешь что, Мифа? - спросил он, произнося в нос вместо ш - ф и придавая своему лицу таинственное выражение. - Знаешь что?! Тебе нужно выпить касторки!! Щипцов молчал. Молчал он и немного погодя, когда трагик вливал ему в рот противное масло. Часа через два после Адабашева пришел в номер театральный парикмахер Евлампий, или, как называли его почему-то актеры, Риголетто. Он тоже, как и трагик, долго глядел на Щипцова, потом вздохнул, как паровоз, и медленно, с расстановкой начал развязывать принесенный им узел. В узле было десятка два банок и несколько пузырьков. - Послали б за мной, и я б вам давно банки поставил! - сказал он нежно, обнажая грудь Щипцова. - Запустить болезнь не трудно! Засим Риголетто погладил ладонью широкую грудь благородного отца и покрыл ее всю кровососными банками. - Да-с... - говорил он, увязывая после этой операции свои орудия, обагренные кровью Щипцова. - Прислали бы за мной, я и пришел бы... Насчет денег беспокоиться нечего... Я из жалости... Где вам взять, ежели тот идол платить не хочет? Таперя вот извольте капель этих принять. Вкусные капли! А таперя извольте

{04350}

маслица выпить. Касторка самая настоящая. Вот так! На здоровье! Ну, а таперя прощайте-с... Риголетто взял свой узел и, довольный, что помог ближнему, удалился. Утром следующего дня комик Сигаев, зайдя к Щипцову, застал его в ужаснейшем состоянии. Он лежал под пальто, тяжело дышал и водил блуждающими глазами по потолку. В руках он судорожно мял скомканное одеяло. - В Вязьму! - зашептал он, увидав комика. - В Вязьму! - Вот это, брат, уж мне и не нравится! - развел руками комик. - Вот... вот... вот это, брат, и нехорошо! Извини, но... даже, брат, глупо... - В Вязьму надо! Ей-богу, в Вязьму! - Не... не ожидал от тебя!.. - бормотал совсем растерявшийся комик. - Чёрт знает! Чего ради расквасился! Э... э... э... и нехорошо! Верзила, с каланчу ростом, а плачешь. Нешто актеру можно плакать? - Ни жены, ни детей, - бормотал Щипцов. - Не идти бы в актеры, а в Вязьме жить! Пропала, Семен, жизнь! Ох, в Вязьму бы! - Э... э... э... и нехорошо! Вот и глупо... подло даже! Успокоившись и приведя свои чувства в порядок, Сигаев стал утешать Щипцова, врать ему, что товарищи порешили его на общий счет в Крым отправить и проч., но тот не слушал и всё бормотал про Вязьму... Наконец, комик махнул рукой и, чтобы утешить больного, сам стал говорить про Вязьму. - Хороший город! - утешал он. - Отличный, брат, город! Пряниками прославился. Пряники классические, но - между нами говоря - того... подгуляли. После них у меня целую неделю потом был того... Но что там хорошо, так это купец! Всем купцам купец. Уж коли угостит тебя, так угостит! Комик говорил, а Щипцов молчал, слушал и одобрительно кивал головой. К вечеру он умер.

{04351}

ПАНИХИДА