19. А что это не самохвальство, видно из следующаго: когда мы говорим неверным о жизни
пустынников, они не могут сказать ничего против нея, а думают найти опору для возражений в малочисленности провождающих
такую жизнь. Но если бы мы насадили этот плод в городах, если бы благочиние стало законом и началом и если бы мы детей
своих прежде всего другого наставляли быть друзьями Божиими и учили вместо всех и прежде всех прочих наук духовным, то
прекратились бы все скорби, настоящая жизнь избавилась бы от безчисленных зол, и то, что говорится о будущей жизни, т.е.
отбеже болезннь и печаль и воздыхание (Иса. XXXV, 10), все мы имели бы и здесь. Если бы не было в
нас пристрастия ни к деньгам, ни к пустой славе, если бы мы не боялись ни смерти, ни бедности, скорби считали не злом,
но величайшим благом, не знали ни вражды, ни ненависти, то не страдали бы ни от своих, ни от чужих горестей, но род
человеческий приближался бы к самим ангелам. Но, скажет кто-нибудь, кто из людей достиг такого совершенства? Ты,
конечно, не поверишь этому, проживая в городах и не читая божественных книг; но если бы ты узнал живущих в пустынях и
древних, упоминаемых в духовных книгах, то убедился бы, что и монахи, и прежде них апостолы, и прежде этих
(ветхозаветные) праведники, со всею верностию отличались таким любомудрием. Впрочем, чтобы нам не спорить с тобою,
положим, что твой сын будет на две или на три степени ниже их, но и в таком случае он получит не мало благ. Он не
сравняется с Петром и Павлом и даже не будет близко к ним: но неужели поэтому лишим его и низшей сравнительно с ними
чести? Так разсуждая, ты сделал бы то же, как если бы сказал: если он не может быть драгоценным камнем, то пусть
остается железом, но не будет ни серебром, ни золотом. Почему же ты не разсуждаешь так и во внешних делах, но совсем
напротив? Посылая сына учиться красноречию, ты хотя и не надеешься непременно увидеть его на высоте совершенства, однако
поэтому не отвлекаешь его от этого занятия, а делаешь все с своей стороны, считая удовлетворительным, если сыну твоему,
по успехам в красноречии, удастся быть пятым или десятым от первых. И определяя сыновей на службу царю, вы не ожидаете,
что они непременно достигнут степени военачальников, однако не приказываете им снять с себя воинскую одежду и не
приближаться даже к порогу дворца, но употребляете все средства, чтобы они не были устранены от пребывания там, считая
достаточным видеть их хотя в числе средних. Почему же вы там, если и нельзя получить большаго, стараетесь и заботитесь о
меньшем, хотя надежда и на это также сомнительна, а здесь нерадите и уклоняетесь? Потому, что тех благ вы сильно
желаете, а этих ни мало; а после, стыдясь признаться в этом, придумываете отговорки и предлоги; между тем, если бы вы
истинно желали (этих блага), вас ничто не отклонило бы от них. Это действительно так: кто подлинно любит что-нибудь,
тот, если не может достигнуть всего или самаго высшаго, постарается по крайней мере достигнуть средняго и даже в тысячу
раз низшаго. Так, пристрастный к вину и напиткам, если не может получить вина сладкаго и ароматнаго, не откажется
никогда и от самаго дурного; и корыстолюбивый, хотя бы кто дал ему не драгоценные камни и не золото, но серебро, будет
весьма благодарен. Такова страсть: это некое насилие, способное принудить всякаго, одержимаго ею, терпеть и переносить
все для чего бы то ни было; посему, если бы ваши слова не были только предлогом, то вы должны бы содействовать нам,
потому что желающему осуществления чего-нибудь свойственно не препятствовать этому осуществлению, но всячески
содействовать ему. Так и выходящие на олимпийския игры, хотя знают, что из множества (соперников) только одному
достанется награда за победу, однако же вступают в борьбу и подвизаются. Между тем нет никакого сравнения между здешним
и тамошним, не только по цели подвигов, но и потому, что там увенчанным уходит непременно только один, а здесь
преимущество и унижение не в том, что один уходит неувенчанным, а другой увенчанным, но в том, что он один получает
более блистательную похвалу, другой менее, однако все получают. Вообще, если бы мы захотели с начала настроить детей и
передать желающим воспитывать их, то не было бы невероятным, что они станут в первом ряду воинства; потому что Бог не
презрел бы такого усердия и ревности, но простер бы Свою руку и приложил бы ее к этим (живым) изваяниям. А когда
действует рука Его, тогда невозможна безуспешность в чем бы то ни было, или вернее, невозможно не дойти до самой высшей
степени блеска и славы, только бы при этом было и должное с нашей стороны. Если и жены были в состоянии умолить Бога,
чтобы Он помог им в воспитании детей, тем более мы могли бы сделать это, если бы захотели. Чтобы не удлинять слова, я
умолчу о прочих женах, хотя и мог бы сказать о многих, а упомяну только об одной.